ВІДКРИТО ПОЗИТИВНІ:
ЯК ЖИВУТЬ ДІТИ, ЩО НЕ ПРИХОВУЮТЬ ВІЛ
ЯК ЖИВУТЬ ДІТИ, ЩО НЕ ПРИХОВУЮТЬ ВІЛ
Зараз у родині Ісаєвих підростають десятеро дітей – двоє власних і вісім всиновлених. Всі діти – яскраві і дуже різні. Всіх всиновлених дітей об'єднує те, що вони не приховують свого ВІЛ-позитивного статусу.
ВІДКРИТО ПОЗИТИВНІ:
ЯК ЖИВУТЬ ДІТИ, ЩО НЕ ПРИХОВУЮТЬ ВІЛ
ЯК ЖИВУТЬ ДІТИ, ЩО НЕ ПРИХОВУЮТЬ ВІЛ
Зараз у родині Ісаєвих підростають десятеро дітей – двоє власних і вісім всиновлених. Всі діти – яскраві і дуже різні. Всіх всиновлених дітей об'єднує те, що вони не приховують свого ВІЛ-позитивного статусу.
Теоретично, сьогодні, коли кожен має необмежений доступ до будь-якої інформації, кількість міфів та упереджень із будь-яких питань мала би бути значно меншою. На практиці, чомусь, виходить, навпаки. Наприклад, досі є люди, які вірять, що ВІЛ-інфекцією можна заразитися через посуд або кашель. При тому, що лікування, яке отримують ВІЛ-інфіковані, практично унеможливлює поширення інфекції – навіть у разі незахищеного статевого акту, ризик зараження партнера знижується на 98%. Відтак, дискордантні пари (де один з партнерів ВІЛ-інфікований, а інший – ні), які мають здорових дітей вже не є рідкістю.
Родина Ісаєвих, яка два роки тому переїхала до Київської області, коли проросійські бойовики рушили на Маріуполь, власним прикладом руйнує всі існуючі стереотипи про ВІЛ. Батько Євген більше 20 років є ВІЛ-інфікованим, його дружина Світлана та рідні діти – здорові. Світлана та Євген стали чи не першими в Україні, хто всиновив дитину з ВІЛ-інфекцією. Сьогодні їхні діти разом навчаються, граються, обідають, словом, роблять все те, що і належить робити всім дітям.
Родина Ісаєвих, яка два роки тому переїхала до Київської області, коли проросійські бойовики рушили на Маріуполь, власним прикладом руйнує всі існуючі стереотипи про ВІЛ. Батько Євген більше 20 років є ВІЛ-інфікованим, його дружина Світлана та рідні діти – здорові. Світлана та Євген стали чи не першими в Україні, хто всиновив дитину з ВІЛ-інфекцією. Сьогодні їхні діти разом навчаються, граються, обідають, словом, роблять все те, що і належить робити всім дітям.
Двоє старших хлопців – 17-річні Юрій та Петро – вже завершують навчання, і потроху починають планувати власне доросле життя.
В інтерв'ю сайту "24" хлопці розповіли, із якими найбезглуздішими стереотипами щодо власного статусу їм доводилося стикатися, розказали, як на них відреагували після переїзду та пояснили, чому всі діти однаково заслуговують на родину.
В інтерв'ю сайту "24" хлопці розповіли, із якими найбезглуздішими стереотипами щодо власного статусу їм доводилося стикатися, розказали, як на них відреагували після переїзду та пояснили, чому всі діти однаково заслуговують на родину.
Юра:
Мне 17 лет. Я из Урзуфа, это под Мариуполем. ВИЧ-позитивный статус у меня от родителей. Как мне рассказывали, мама принимала наркотики и часто пила. Она умерла, когда мне семь лет было. Узнал о статусе, когда было лет десять. Зимой на льду катался, потом такая штучка над глазом появилась, начала опухать. Меня отвезли в Мариуполь, там сделали операцию – лимфоузел воспалился. Ну, и потом выяснилось, что у меня вирус. Я сначала этому особо значения не придавал, даже таблетки не пил. Мне все равно как-то было. Сейчас принимаю лекарства и даже не вспоминаю про вирус.
Мне 17 лет. Я из Урзуфа, это под Мариуполем. ВИЧ-позитивный статус у меня от родителей. Как мне рассказывали, мама принимала наркотики и часто пила. Она умерла, когда мне семь лет было. Узнал о статусе, когда было лет десять. Зимой на льду катался, потом такая штучка над глазом появилась, начала опухать. Меня отвезли в Мариуполь, там сделали операцию – лимфоузел воспалился. Ну, и потом выяснилось, что у меня вирус. Я сначала этому особо значения не придавал, даже таблетки не пил. Мне все равно как-то было. Сейчас принимаю лекарства и даже не вспоминаю про вирус.
Юра:
Мне 17 лет. Я из Урзуфа, это под Мариуполем. ВИЧ-позитивный статус у меня от родителей. Как мне рассказывали, мама принимала наркотики и часто пила. Она умерла, когда мне семь лет было. Узнал о статусе, когда было лет десять. Зимой на льду катался, потом такая штучка над глазом появилась, начала опухать. Меня отвезли в Мариуполь, там сделали операцию – лимфоузел воспалился. Ну, и потом выяснилось, что у меня вирус. Я сначала этому особо значения не придавал, даже таблетки не пил. Мне все равно как-то было. Сейчас принимаю лекарства и даже не вспоминаю про вирус.
Мне 17 лет. Я из Урзуфа, это под Мариуполем. ВИЧ-позитивный статус у меня от родителей. Как мне рассказывали, мама принимала наркотики и часто пила. Она умерла, когда мне семь лет было. Узнал о статусе, когда было лет десять. Зимой на льду катался, потом такая штучка над глазом появилась, начала опухать. Меня отвезли в Мариуполь, там сделали операцию – лимфоузел воспалился. Ну, и потом выяснилось, что у меня вирус. Я сначала этому особо значения не придавал, даже таблетки не пил. Мне все равно как-то было. Сейчас принимаю лекарства и даже не вспоминаю про вирус.
Когда я попал в семью Исаевых, мне было 12. Один раз пошел гулять, когда вернулся вечером – родной отец спросил, выпил ли я лекарства. Я ответил, что не выпил. Тогда отец взял шланг и избил меня. Тогда я убежал к соседям, у них переночевал, утром они вызвали милицию, чиновников и сразу в тот же день я оказался в этой семье. Отца лишили родительских прав. Был суд. Его приговорили к исправительным работам. Алименты он должен был платить, но по состоянию здоровья не мог.
Да, я потом его простил. Это же родной отец, как можно его не простить? Он учил меня всему тому, что знал, объяснял многое. Это я не слушался. Уже когда вырос – понял, что не надо было так делать, он много правильного мне говорил. Фамилию я сохранил его – Попов. Всегда говорю, что это как у того, кто радио изобрел.
Да, я потом его простил. Это же родной отец, как можно его не простить? Он учил меня всему тому, что знал, объяснял многое. Это я не слушался. Уже когда вырос – понял, что не надо было так делать, он много правильного мне говорил. Фамилию я сохранил его – Попов. Всегда говорю, что это как у того, кто радио изобрел.
Петя:
Я родился в Донецке. Родители меня в Мариуполь из детского дома забрали, я с ними уже восемь лет живу. Детские дома – это страшно. Дети должны просыпаться и обнимать маму и папу, а не казенную подушку. Детский дом не даст то, что может дать семья. Те, кто в интернатах вырос, потом семью сами нормальную не смогут создать. Конечно, можно после интерната нормально жить. Но должна же быть нормальная семья у человека, правильно?
Я родился в Донецке. Родители меня в Мариуполь из детского дома забрали, я с ними уже восемь лет живу. Детские дома – это страшно. Дети должны просыпаться и обнимать маму и папу, а не казенную подушку. Детский дом не даст то, что может дать семья. Те, кто в интернатах вырос, потом семью сами нормальную не смогут создать. Конечно, можно после интерната нормально жить. Но должна же быть нормальная семья у человека, правильно?
Петя:
Я родился в Донецке. Родители меня в Мариуполь из детского дома забрали, я с ними уже восемь лет живу. Детские дома – это страшно. Дети должны просыпаться и обнимать маму и папу, а не казенную подушку. Детский дом не даст то, что может дать семья. Те, кто в интернатах вырос, потом семью сами нормальную не смогут создать. Конечно, можно после интерната нормально жить. Но должна же быть нормальная семья у человека, правильно?
Я родился в Донецке. Родители меня в Мариуполь из детского дома забрали, я с ними уже восемь лет живу. Детские дома – это страшно. Дети должны просыпаться и обнимать маму и папу, а не казенную подушку. Детский дом не даст то, что может дать семья. Те, кто в интернатах вырос, потом семью сами нормальную не смогут создать. Конечно, можно после интерната нормально жить. Но должна же быть нормальная семья у человека, правильно?
В детском доме мы сами даже чай не могли приготовить – не знали из чего он делается, и что для него нужно. Самое элементарное сами сделать не могли, за нас же все делали. Даже постирать самое маленькое что-нибудь, носки, например.
Усыновлять боятся очень. Здоровых детей из детских домов еще забирают, но, и то – стараются брать красивых, и тех, у кого все хорошо. Тяжело берут подростков, детей с ДЦП, с инвалидным статусом. Очень редко попадаются люди, которым они нужны. Знаете, дети могут выздоравливать после детских домов. Вот у Миши родные родители были наркоманами. Он когда пришел в нашу семью – ходить не мог: пробегал пару метров и сразу – бах! – падал. А сейчас вот бегает и у него все хорошо. Наша Саша, когда пришла, у нее туберкулез был. Сейчас все закрыли, и нет уже ничего.
Усыновлять боятся очень. Здоровых детей из детских домов еще забирают, но, и то – стараются брать красивых, и тех, у кого все хорошо. Тяжело берут подростков, детей с ДЦП, с инвалидным статусом. Очень редко попадаются люди, которым они нужны. Знаете, дети могут выздоравливать после детских домов. Вот у Миши родные родители были наркоманами. Он когда пришел в нашу семью – ходить не мог: пробегал пару метров и сразу – бах! – падал. А сейчас вот бегает и у него все хорошо. Наша Саша, когда пришла, у нее туберкулез был. Сейчас все закрыли, и нет уже ничего.
Петя:
В детских домах к детям относятся, знаете, так… Вот, типа время отработал, денег заработал – и все. Просто люди пока не почувствуют, что такое детский дом, – они не поймут. В этом нужно побыть, посмотреть, почувствовать, как живется в таком мире. Тогда, может, что-то в голову придет. А так, сколько не рассказывай – не поймут. Мама наша работала в кафе и когда на работе узнали, что ее муж болен ВИЧ – ее выгнали с работы. Когда она в роддоме уже рожала – ее проверяли, выяснили, что она здоровая. Но ей тогда сказали: "Ты еще не знаешь, но ты уже больная, в тебе есть эта инфекция". То есть, она увидела, как к таким детям относятся в тех же больницах, почувствовала, как относятся к таким людям и предложила взять первого ребенка. И вот так мы у них появились. Прочувствовать просто надо. Мы поэтому и не скрываем, что у нас ВИЧ. Чтобы таких детей, как мы, не боялись и брали в семью. Дети все одинаковые.
В детских домах к детям относятся, знаете, так… Вот, типа время отработал, денег заработал – и все. Просто люди пока не почувствуют, что такое детский дом, – они не поймут. В этом нужно побыть, посмотреть, почувствовать, как живется в таком мире. Тогда, может, что-то в голову придет. А так, сколько не рассказывай – не поймут. Мама наша работала в кафе и когда на работе узнали, что ее муж болен ВИЧ – ее выгнали с работы. Когда она в роддоме уже рожала – ее проверяли, выяснили, что она здоровая. Но ей тогда сказали: "Ты еще не знаешь, но ты уже больная, в тебе есть эта инфекция". То есть, она увидела, как к таким детям относятся в тех же больницах, почувствовала, как относятся к таким людям и предложила взять первого ребенка. И вот так мы у них появились. Прочувствовать просто надо. Мы поэтому и не скрываем, что у нас ВИЧ. Чтобы таких детей, как мы, не боялись и брали в семью. Дети все одинаковые.
Юра
Не раздражало ли, что из-за незнания на диагноз так реагируют? Нет, никогда. Мы много раз объясняли, что заразиться можно, если, например, ты возьмешь 10-кубовый шприц с кровью, и вколешь себе. Или выпьешь ведро слюны. Но никто же не будет так делать, правда? Вот, живой пример – папа больше 20 лет болеет, а мама до сих пор здорова, и двое детей у них здоровых. В Мариуполе, у меня был друг, с которым мы уже пять лет дружим, из одной чашки пили, гуляли вместе, и он до сих пор не заразился.
Петя
Самый дурацкий стереотип? Люди просто боятся. Думают, что если они, например, возьмут в руки тот же предмет, который мы брали, то заразятся. Они не знают, что ВИЧ не передается бытовым путем или через кашель. Если человек уже болен, но пьет таблетки – он такой же, как и все здоровые. Таблетки защищают, и вирус уже не передастся никак.
Юра
Болезнь – она внутри тебя. Она не сделает тебя хуже или лучше. Нужно просто принимать препараты, чтобы состояние здоровья не ухудшалось. Но ты остаешься таким же человеком, как и все. Ничего не меняется. Если человек уже заразился, он должен понимать, что если он будет пить лекарства – у него все на нуле будет. Терапия как выглядит? Знаете, когда болеете, вы таблетки пьете от простуды. Вот у нас такие же таблетки, только для другого назначения, которые нужно принимать два раза в день.
Петя
Таблетки, которые мы принимаем, полностью закрывают болезнь внутри. Ну, наверное, чтобы состояние ухудшилось нужно таблетки год не пить. Но я не знаю, кем нужно быть, чтобы просто взять, плюнуть на свое лечение. Показатель клеток же падает, организм слабеет, температура может подняться. А так, таблетки пьешь вечером и утром – и все. У нас хорошие лекарства, они полностью весь организм защищают. Если простые люди могут чаще болеть простудой, например, то для нас такой проблемы нет. Вот, например, дети в школе часто болеют. Это – как лишний плюс.
Юра
Как мы переезжали из Мариуполя? Мы тогда с Петей вдвоем дома остались. Следили за хозяйством. Позже приехали за Петей. Я тогда поступил после девятого класса в техникум, и еще год там учился, не хотели меня никуда посреди учебного года вырывать. Жил с бабушкой. Потом уже решили и меня забрать сюда, я пошел в одиннадцатый класс, после этого в Киеве поступил в бурсу. Сейчас учусь на слесаря автомобилей. Вот уже жду, что скоро практика будет. Пока только учеба идет, пишем, нам рассказывают, что там в машинах, объясняют где какие запчасти.
Юра:
Война – вообще, да, это страшно. Мы даже застали, как Мариуполь на 9 мая обстреливали. Можно сказать, при мне палили и райотдел милиции, и райисполком. Танки сгоревшие были, ДНРовцы ходили. Хаос вокруг был. Знаете, тогда было и страшно и, как бы, не страшно одновременно. Вот внушаешь себе, что с тобой ничего не случится и становится не страшно.
Война – вообще, да, это страшно. Мы даже застали, как Мариуполь на 9 мая обстреливали. Можно сказать, при мне палили и райотдел милиции, и райисполком. Танки сгоревшие были, ДНРовцы ходили. Хаос вокруг был. Знаете, тогда было и страшно и, как бы, не страшно одновременно. Вот внушаешь себе, что с тобой ничего не случится и становится не страшно.
Юра:
Война – вообще, да, это страшно. Мы даже застали, как Мариуполь на 9 мая обстреливали. Можно сказать, при мне палили и райотдел милиции, и райисполком. Танки сгоревшие были, ДНРовцы ходили. Хаос вокруг был. Знаете, тогда было и страшно и, как бы, не страшно одновременно. Вот внушаешь себе, что с тобой ничего не случится и становится не страшно.
Война – вообще, да, это страшно. Мы даже застали, как Мариуполь на 9 мая обстреливали. Можно сказать, при мне палили и райотдел милиции, и райисполком. Танки сгоревшие были, ДНРовцы ходили. Хаос вокруг был. Знаете, тогда было и страшно и, как бы, не страшно одновременно. Вот внушаешь себе, что с тобой ничего не случится и становится не страшно.
Петя
С нашей болезнью в Мариуполе, конечно, было чуть легче жить. Там все знали. Я думал, наоборот, в Киеве люди будут более добрые и приветливые. Но в Мариуполе к этому относились проще. Тут в селе нас вообще сначала в школу брать не хотели. Хотя и доктора приезжали, собирали родителей, учителей, объясняли, что и как происходит. У Юры в бурсе спокойнее было – туда же не вся семья пошла, там он один. А тут люди не все гостеприимные. Но есть и свои плюсы тоже. С больницей чуть получше стало. Ну, и от войны уехали – это тоже хорошо.
Юра:
Первые два месяца, когда только в школу сюда пошли, было чуть-чуть непривычно. Еще никого не знаешь, не с кем ходить гулять. Только с братом вдвоем ходили. Сейчас уже нормально. В центре у нас есть друзья. Много? Ну, друзей много не бывает. Знакомых хватает.
Первые два месяца, когда только в школу сюда пошли, было чуть-чуть непривычно. Еще никого не знаешь, не с кем ходить гулять. Только с братом вдвоем ходили. Сейчас уже нормально. В центре у нас есть друзья. Много? Ну, друзей много не бывает. Знакомых хватает.
Юра
Мы готовы всем рассказывать о своем статусе. Просто не все это понимают. Есть те, кто узнает и потом будет к тебе отрицательно относиться. Но тут тоже еще, смотря какие люди. То поколение, которому уже лет 20 сейчас – они не боятся ВИЧ. Те, кому сейчас 15-16 лет, – боятся. Именно то поколение, которое еще растет – им сложно объяснить, как болезнь передается. Учителя сейчас наоборот рассказывают, что ВИЧ можно заразиться просто так.
Юра:
Я когда сюда приехал – познакомился с девушкой. Мы начали встречаться. Потом она узнала, что я болею. Поняла это. Потом мы разошлись, не потому что поссорились, просто так получилось. Сейчас мы обычно общаемся и все. Родителям она не говорила. Не знаю почему. Не сказала. Я же не сразу говорю, что я болею. Когда пообщаемся, я пойму, что это за человек – тогда только скажу. Точно не скажу человеку, которому на все пофиг, и он слишком такой, знаете... приблатненный, что ли.
Я когда сюда приехал – познакомился с девушкой. Мы начали встречаться. Потом она узнала, что я болею. Поняла это. Потом мы разошлись, не потому что поссорились, просто так получилось. Сейчас мы обычно общаемся и все. Родителям она не говорила. Не знаю почему. Не сказала. Я же не сразу говорю, что я болею. Когда пообщаемся, я пойму, что это за человек – тогда только скажу. Точно не скажу человеку, которому на все пофиг, и он слишком такой, знаете... приблатненный, что ли.
Петя
Дети, может, и понимают, как вирус передается. Но бывает, что родители им могут в голову вдавливать то, что еще с 90-х про ВИЧ знают. Рассказывают, что вот "с ним не дружите, он заразный". В школе, где мы сейчас учимся, для нашей семьи дали отдельные тарелки. Родители боятся, что мы детей заразим. Честно говоря, даже не очень хочется есть. Мне кажется, что даже если бы мы не ели вместе с ними – ну, мы же все равно с ними просто так общаемся, разговариваем, ходим вместе. Но не все родители это понимают и дома детям рассказывают разное.
Петя:
Люди не говорят о своем статусе, наверное, потому что боятся. Боятся, что с ними кто-то может перестать дружить или общаться. Или что в дальнейшем девушка бросит, или семью не смогут создать, или еще что-то. Вот мы уже выбрали, что мы всем говорим. Ну, вот если болеем, мы же можем на себе показать, что не нужно бояться таких детей и брать их в семьи. Каждый ребенок имеет право на отца и мать. Если есть возможность как-то передать информацию – это надо делать.
Люди не говорят о своем статусе, наверное, потому что боятся. Боятся, что с ними кто-то может перестать дружить или общаться. Или что в дальнейшем девушка бросит, или семью не смогут создать, или еще что-то. Вот мы уже выбрали, что мы всем говорим. Ну, вот если болеем, мы же можем на себе показать, что не нужно бояться таких детей и брать их в семьи. Каждый ребенок имеет право на отца и мать. Если есть возможность как-то передать информацию – это надо делать.
Петя:
Люди не говорят о своем статусе, наверное, потому что боятся. Боятся, что с ними кто-то может перестать дружить или общаться. Или что в дальнейшем девушка бросит, или семью не смогут создать, или еще что-то. Вот мы уже выбрали, что мы всем говорим. Ну, вот если болеем, мы же можем на себе показать, что не нужно бояться таких детей и брать их в семьи. Каждый ребенок имеет право на отца и мать. Если есть возможность как-то передать информацию – это надо делать.
Люди не говорят о своем статусе, наверное, потому что боятся. Боятся, что с ними кто-то может перестать дружить или общаться. Или что в дальнейшем девушка бросит, или семью не смогут создать, или еще что-то. Вот мы уже выбрали, что мы всем говорим. Ну, вот если болеем, мы же можем на себе показать, что не нужно бояться таких детей и брать их в семьи. Каждый ребенок имеет право на отца и мать. Если есть возможность как-то передать информацию – это надо делать.
Петя
Когда мы в Мариуполе еще жили, то принимали участие в акциях "Мир без сирот". Этим летом мы вот в Европу в велотур ездили, чтобы рассказать, что дети все одинаковые и их надо в семьи забирать. Останавливались в больших городах, в основном – в столицах, устраивали всякие выступления на площадях, в церквях выступали. Рассказывали, что детей чужих не бывает. Нас слушали. Сейчас уже тысячи писем от разных детей приходят.
Юра
Дома все равно лучше, чем в Европе. Скучали. Знаете, когда в церквях ночевали, спали на полу, или на матах где-то в спортзалах – за кроватью своей скучаешь. И родных очень не хватало. Но дома лучше, потому что тут – семья. Знаете, когда столько младших братьев и сестер вокруг – это весело. С ними и погулять можно, и побеситься. И скучно не бывает никогда.
Петя
Конечно, в семье идеально быть не может. И это хорошо. Можем где-то чему-то друг у друга научиться. Мы научились друг другу помогать. Опытом друг с другом делимся… Плюс в большой семье еще, что каждый день мы все свежее едим: как только наготовили – сразу все съели. Кастрюля у нас большая, 15-литровая. Но мама говорит, что нужно еще одну купить. Мама, в основном, готовит, но мы ей помогаем, конечно.
Юра
Знаете, вот есть люди, которые растут, как единственный ребенок в семье, у них все есть и они этого не ценят. Мы стараемся ценить то, что у нас есть. Ответственность за младших чувствуем, конечно. И защищать их приходилось. Но даже, знаете, если из наших братьев или сестер кто-то не прав, я все равно буду за них стоять. И еще может быть, дети в других семьях знают, что за ними мама с папой будут всегда стоять и думать за них и все решать. Мы же самостоятельно стараемся что-то делать. И стараемся всегда во всем друг другу помогать. Не всегда идеально бывает. Но как во всех семьях – и ссоримся, и миримся.
Юра:
Я сейчас ни в чем не нуждаюсь. Есть папа и мама. Братья и сестры. Все, что мне надо было – у меня уже есть. Сейчас мне 17. Конечно, когда вырасту – буду отселяться. Не сидеть же у родителей на шее, нужно куда-то дальше идти дальше, на свои хлеба. Если устроюсь на хорошую работу, сниму нормальную квартиру, перееду туда, буду им помогать. Но, я же не знаю, когда это случиться. Наверное, у каждого подростка такая мечта есть: вырасти, чтобы была жена, квартира, машина и работа хорошая. Вот и я о чем-то таком мечтаю. Идеальную жену себе еще не представлял. Наверное, это должна быть обычная девушка, которая не должна бояться, что я болею.
Я сейчас ни в чем не нуждаюсь. Есть папа и мама. Братья и сестры. Все, что мне надо было – у меня уже есть. Сейчас мне 17. Конечно, когда вырасту – буду отселяться. Не сидеть же у родителей на шее, нужно куда-то дальше идти дальше, на свои хлеба. Если устроюсь на хорошую работу, сниму нормальную квартиру, перееду туда, буду им помогать. Но, я же не знаю, когда это случиться. Наверное, у каждого подростка такая мечта есть: вырасти, чтобы была жена, квартира, машина и работа хорошая. Вот и я о чем-то таком мечтаю. Идеальную жену себе еще не представлял. Наверное, это должна быть обычная девушка, которая не должна бояться, что я болею.
Автори проекту:
Розповісти друзям
Усі права захищені. © 2005—2016, ПрАТ "Телерадіокомпанія "Люкс", Сайт "Телеканалу новин 24".