Это знают и подметили те, кто уезжал на то лето из города, и, конечно, это два особых состояния и опыта – то лето в Луганске и то лето где-то на море до ноября, без денег, с шортами и сарафанами в чемодане.
Читайте также: Заложники войны: в каждом луганском доме – трагедия разлук и долгожданных встреч
И пережившие лето в Луганске с неким превосходством говорят о своем опыте с теми, кто уезжал. А те, кто уезжал, снисходительно и не прячась говорят о таких вот "блокадниках" как о "психических" – людях с измененной обстрелами психикой. И козырь "отсиделись где-то в тепле, на морях" и "крышу сорвало" употребляют часто оба этих лагеря.
И пережить войну в Луганске своего рода козырь при трудоустройстве на "военные" или "милицейские" должности, некое преимущество как своего рода признак любви к своему городу или признак особой идейности.
У моей приятельницы летом 2014 на руках была старая мать. Старая и больная, которую транспортировать никак не представлялось возможным. Жить с ней без воды, света и медикаментов тоже было крайне тяжело, но лучше, чем вывозить ее. У матери было старческое слабоумие, и она умерла как раз в августе 2014, когда смерть была тем еще испытанием для родственников.
На весь город работали только три похоронные конторы. Конечно, и речь не шла ни о каком выборе места на кладбище или самого кладбища, где покоились все близкие. Кладбище им предложили одно – на месте бывшей свалки где-то за городом.
Когда похоронная процессия из копальщиков и двоих родственников усопшей прибыли на кладбище, начался минометный обстрел. Убитые горем родственники растерялись, а копальщики на их глазах попрыгали в выкопанные могилы и кричали от туда вперемешку с матом: "Падай! Ложись!" И пока минометчики перезаряжали оружие, мужчины повыпрыгивали из ям и наспех, как-нибудь, без прощания и высоких слов закопали умершую.
Не так ее дочь представляла похороны матери, не так сама женщина могла бы представить свои похороны. А потом эта процессия драпала под обстрелом на том похоронном автобусе, и было страшно, тошнило и от ужаса, и от скорости, и от сладковатого запаха в этом ритуальном автобусе.
А когда моя приятельница пришла осенью на то кладбище, она не могла найти могилу – все было в воронках, холмики сравнялись с землей, и только по очень слабым приметам она узнала то место, но не саму могилу. И то лето без воды, с сумасшедшей жарой, без памперсов и лекарств было одним кошмаром, а похороны – другим.
Но все вместе было фантасмагорией в духе фильмов Кустурицы. И, конечно, последствий того лета для моей приятельницы было будь здоров – и нарушения сна, и страхи, и "вылезшие" болезни, и чувство вины перед матерью за ее последние дни в этом аду. И смерть для матери стала избавлением, а для ее дочери еще долго навязчивой мыслью – жара, гроб, обстрел, брань, спешка...
Наверное, все же правы те, кто называет переживших то лето здесь "психическими". Остаться прежним после того лета нельзя. Нельзя смотреть на мир также, радоваться жизни также, быть таким же. Но к этим переменам никакого отношения не имеет, за кого ты или против кого. Потому что враг в этом случае один и общий – война.
Читайте также: Для луганчан сейчас любой отдых – непомерная роскошь