Это долгий рассказ о том, кто как жил эти четыре года. Долгий пространный рассказ о том, как прошло наше время друг без друга. И одно дело, если бы время это прошло счастливо, а наше расставание было добровольным и при других обстоятельствах, а так, что говорить?
Читайте также: Как же хочется вернуться в Украину, – главная мысль луганчан, которые так и не решились выехать
И на тему войны разговор съезжает сразу же, на пятой минуте. И собеседник может вначале спросить, как тебе было, и, не дожидаясь твоего ответа, начнет рассказывать, как было ему. Это как сеанс психотерапии, когда ты вынужден слушать долгий рассказ о войне, отзеркаливая и кивая, потому что твоему собеседнику позарез нужно высказаться о том, как было ему.
Он может тебя слушать. Может задавать вопросы, но большей частью он хочет говорить, чтобы доиграть какие-то свои сценарии и еще раз понять, когда он был прав и когда его поступки были единственно правильными.
Поэтому я не хочу встречаться ни с кем. Только из этой настоящей части жизни последнего времени, когда разговоры идут о чем угодно, только не о событиях этих четырех лет. Пусть о ценах, пенсиях или работе, пусть о детях или болезнях, но только не о войне. Для меня это как погружение снова и снова в одни и те же дни – жаркие, долгие, страшные. Что о них говорить?
Мне хотелось вымыться – просто принять душ. А воду мы носили от соседей, и это вечно был дефицит. Мне не нравилось мыть посуду, потому что это был каменный век – накачать, принести, нагреть, вымыть, сполоснуть… Особенно кастрюли и сковороды, как раньше, когда воды не было в доме и так мыли посуду на улице.
Еще мне было жарко и страшно. Ковры как будто держали нас в плену. Мне и до того лета и после казалось, что ковры на полу – это уют и тепло, но только не тем летом, когда мы лежали, прижимаясь щеками к нашим шерстяным коврам, которые уже не ассоциировались с уютом и теплом.
И еще у меня маниакально скользила мысль, что наш дом слишком незащищен. Он был весь из окон. Ни одного глухого простенка как в квартирах. Даже в ванной окно в полстены – это была светлая и уютная комната, никак не бомбоубежище. Мы лежали тогда между мебелью на полу, и было жарко, душно, страшно…
Кто-то начал пить в то время – бравада! Им тоже было страшно, как и нам. Кто-то кооперировался с соседями и играл в карты в подвале или читал книги тем летом. Знакомые говорили мне, что уже четыре года не могут смотреть на книги – это была пытка книгами для них. Наверное, в это сложно поверить. Я тоже читала при свечке. И корила себя, что это была дорогая свеча, и я использую ее только для себя, в то время как она может понадобиться всем…
Но разве все это расскажешь кому-то? Вот так вот – о коврах, Ремарке при свечке всю ночью под ба-бахи, о жажде воды, жаре, страхе, бессоннице, однотипных днях, непонимание всей ситуации…
Да и кому интересны мои незаконченные сценарии, в которых главный герой не человек, а эта война? И я привычно слушаю о том, как было кому-то. А на вопрос, как мы пережили то лето, я отвечаю, что мы не уезжали и еще, что нам не понравилось.
Читайте также: Все, что происходит в окупированном Луганске – это показуха, пользы для жителей нет никакой