Ветеран-дизайнер про животный страх, мифы и пользу губки для обуви

До 2014 года Евгений Крайний был настолько далек от войны, насколько это вообще можно представить. Он закончил аспирантуру в Харьковской Академии дизайна и искусств, работал промышленным дизайнером, готовился запускать собственное производство. Но старт его уникального проекта UWAX (Ukrainian Wax) пришлось отложить.

В начале боевых действий на Донбассе Евгений получил повестку и понял, что не пойти воевать он не может. Так он оказался в 22-ом батальоне теробороны, год проведя в самых горячих точках зоны АТО.

О том, чем дизайнер может быть полезен в зоне боевых действий, что ломает людей на войне и в чем секрет успешного возвращения он рассказал в интервью 24 каналу.

Вы, человек из мира дизайна, абсолютно не подготовленный к военным реалиям, получили повестку и стали военным. Каково это было?

Первое время было что-то вроде болезни: не знал, куда себя девать и что делать. Понимал, что нужно идти и выполнять свой долг. Война была совсем рядом с нашим домом. От Харькова до зоны АТО – 200 километров. Много близких и родных людей, рассказывали, что у них уже что-то происходит, перекрывают дороги, стреляют.

Волнение накипало. Я понимал, что не смогу стоять в стороне. Через месяц после начала АТО жена купила для меня разгрузку, а мой друг нашел бронеплиты в эту разгрузку. На то время все это было в дефиците. Потом этот же друг проводил мне инструктаж по обращению с оружием в телефонном режиме. На момент, когда мне это понадобилось, я уже был готов воевать.

Как человек, далекий от войны, не был готов идти куда-то добровольцем. Но в голове было четкое понимание, что если государство меня позовет и попросит о помощи, то я не смогу отказать. Если бы я начал прятаться – чувствовал бы себя вором или убийцей, который прячется от следствия. Мне бы потом было бы намного сложнее с этим жить, чем находится на войне. Хотя и на войне было нелегко.

К чему было сложнее всего привыкнуть в мире военных?

На момент 2014 года я 13 лет работал сам на себя, привык зависеть от себя. А тут попал в огромную структуру, где нет никакой возможности проявлять себя, как-то творчески подходить к решению вопросов. Есть устав, о котором все говорят, но которого ты не знаешь. Есть обязанности, которые нужно выполнять. Когда видишь, что что-то происходит неправильно, хочешь это улучшить, тебе сразу подзатыльник дают, и говорят, что исправлять – это не по уставу, сиди и выполняй свои задачи. Вот сидишь и просто смотришь на все из своей кучи ограничений.

Когда нас мобилизовали, мы две недели провели в танковом училище, из нас формировали батальон. Эти две недели были самые тяжелые. Вообще не понимал, что происходит, по новостям уже передавали, что пошли первые жертвы, а мы просто сидели в этом училище. Хотелось делать что-то полезное. Особенно, когда все друзья вовлечены в процесс помощи военным.

В какой момент пришло понимание, что пойти в армию – это не было ошибкой?

Почти сразу. После этих двух недель нам дали приказ отправиться охранять водохранилище в Харьковской области – были опасение, что воду могут отравить. Мы решили, что это – вообще ерунда. Выдвинулись туда. Остроту ситуации поняли, когда проехали мимо всех водохранилищ, поехали в зону АТО и когда увидели всю эту тяжелую бронированную технику на мирных территориях. На следующий день мы приехали на старый молокозавод. Перед нами там были ребята то ли из Черновцов, то ли из Чернигова. В эту ночь у них уже погибшие были. Вот мы когда заходили – увидели всю эту обстановку, их лица, разрушенный молокозавод этот, кучу оружия. Тогда я понял, что вот она – ситуация, в которой я могу быть полезен. В любом виде. Тогда все отношение к войне и начало меняться.

Почему?

Увидели первых погибших, следы обстрелов, стало понятно, что все всерьез. Потом начались какие-то перестрелки. Были проблемы, когда мы в первую ночь приехали в Сватово и там были погибшие – у нас около 100 человек отказались брать оружие.

Вообще?

Да. Люди заперлись на складе этого молокозавода разрушенного и сказали, что никуда оттуда не поедут, кроме как домой. Наше командование с этой ситуацией справиться не смогло. Тогда к нам приехал генерал Игорь Воронченко.

Тогда я впервые понял, оказался не в той армии, которая была в советские времена или в каких-то стереотипах. Воронченко совершенно бесстрашно приехал, зашел к этим людям, не смотря на все их угрозы. Построил всех, рассказал программу. Он провел с нами где-то полтора дня.

За это время он несколько раз строил весь батальон, со всеми общался, выслушивал все замечания, любую критику спокойно воспринимал. У него была совершенно четкая, ясная и понятная позиция. Через полтора дня у нас все взяли оружие в руки. Ситуация начала налаживаться.

Знаете, что в армии для меня стало большим открытием?

Что?

Что далеко не все полковники и генералы занимаются бумажными войнами, а среди них есть достойные ребята, с которыми и в разведку не страшно идти. Когда нас перекинули в Старобельск, у меня должность была – начальник клуба. Я должен был заниматься пропагандой и информированием. Спокойно мог бы с этим справляться. Но не понимал, ни что мне делать, ни какой у меня круг обязанностей. Кого информировать? Чем информировать? Связи нет, информации нет, ничего нет. Что вообще я должен делать?

Вот почти сразу, как нас завели в Старобельск, к нам из штаба с поверяющей комиссией подполковник Алексей Лесюк. Понятно, что весь батальон построили, и провели работу по мотивации личного состава, но я к нему сам подошел, и попросил помочь разобраться с моими функциональными обязанностями и вообще смыслом моего пребывания в батальоне. Мы зашли в мою машину и сели разговаривать. При том, что я для него был обычным рядовым и для меня это было удивительно, что подполковник стал общаться с рядовым, пошел не по уставу, а просто так. Он мне рассказал мои функциональные обязанности. Объяснил, что и как я должен делать, хотя даже мое командование не смогло этого рассказать.

Тогда я понял, что могу тут быть полезным и делать то, что им поможет. Друзья помогли купить какую-то технику, я начал работать. Потом, недели через две, Лесюк откомандировал к себе в штаб сектора и мы с ним больше месяца там служили. Прослужив с этим человеком несколько недель в одном лагере, я увидел, что такое настоящий героизм.

Что тогда было?

Меня прикомандировали к 3-й батальонной тактической группе 80-й бригады, к десантуре. У них каждый день гибли люди. Каждый день. На момент моего приезда они по приказу должны были выдвигаться ночью, чтобы помочь вернуть три БТР-а, которые попали под перестрелку. А у этих ребят уже этой ночью кто-то погиб, они отказывались ехать, потому что их было мало. Из штаба вызвали группу психологов, но они еще не доехали. Я же уже был на месте и понимал, что нужно что-то делать.

Днем ходил с этими ребятами общался. Мы с этими десантниками смотрели какие-то расслабляющие видео. Весь батальон сидел перед моей машиной, я им круглые сутки крутил какую-то расслабляющую программу, иногда мы с ними общались. В общем, на момент приезда психологов, ребята уже вернулись к выполнению своих задач и поехали работать.

С полковником Лесюком мы еще месяц занимались тем, что собирали разведданные, на карту информацию наносили. Это была не моя работа, но обстановка была такова, что непонятно было, кому в армии можно верить и кто может подставить. Он мог мне доверять, потому что я был вообще посторонний от армии человек, и мы с ним работали. Тогда я почувствовал, что я тут необходим.

То есть, Вашей задачей, по сути, было удерживать людей, чтобы они не провалились в тот ужас, который вокруг происходил?

Да, это была одна из задач. Эмоционально очень тяжело то, что ты там переживаешь. Нужно было их удерживать от того, чтобы они не переступали некую грань, которая, на самом деле, наступала каждый день. Чтобы люди чувствовали себя не крысами в мышеловке, а людьми, нужно было их возвращать обратно. Потому что когда грань перейдена – жизнь заканчивается. Я сам эту грань много раз ощущал и, наверное, это тот момент, который до сих пор меня мучает.

Для себя сделал вывод, что сама по себе война не так страшна, как то, что ты постоянно находишься в ощущении животного страха. Когда "Смерчи" или "Грады" на голову падают, ты сидишь в окопе и понимаешь, что все вокруг горит, земля сыпется на головы, все зависит от того, что выпадет в этой рулетке – ракета на тебя прилетит или упадет рядом. Все. Сидишь, как мышка в мышеловке, и ждешь, каким бы крутым ты ни был – ты ничего не можешь сделать. В такие моменты не играют роли ни материальные ценности, ни духовные, вообще ничего. Да, у тебя в руках автомат, бронежилет есть, но от "Града" это все не спасает ни разу. Вот это – ломает людей. Со всем остальным можно справиться.

Были те, кто ломался?

У нас разные люди были. Животный страх у разных людей проявляется совершенно по-разному. Простая психология.

У нас был человек, который раз пять был в тюрьме. Не знаю, как он попал в наш батальон. Он сначала ходил пугал нас и на всех наезжал, показывая, какой он крутой. А потом, при первой перестрелке, он просто обмочился. Но никому это не было смешно. Были люди, которых клинило. Поставили раз паренька на блокпосту, ночью нас там постоянно "накрывали". Когда началось наступление – его первый раз поставили на пулемет, он должен был свой сектор перекрывать. Вот этого паренька заклинило – судорогой свело руки, его от пулемета забрать смогли только после того, как лента пулеметная закончилась.

Вам же, по иронии судьбы, довелось и с харьковским "Оплотом" повоевать. Как это было?

Это было на Авдеевском направлении. Для меня там АТО как раз закончилось.

Центр населенного пункта расположен в овраге, по сторонам которого на холмах находятся две половины города. Вот мы с этих холмов друг на друга смотрели. Ровно по центру шло разделение. С одной стороны стояли мы, с другой – "Оплот". Когда мы приехали туда – уже все было разрушено, мало было жилых домов. Донецкий регион вообще для меня выглядел намного страшнее Луганского. Нам сказали, что когда мы приехали, что обстрелы уменьшились. По факту, по нам лупили каждую ночь, но никаких попаданий не было, действительно было ощущение, что нас просто запугивали. Там другая была интересная история.

Какая?

В населенном пункте этом был батюшка из УПЦ МП. Он жил в соседнем доме от нашего медпункта, через дорогу буквально. Этот батюшка постоянно наводил на нас артиллерию.

Мы когда снимались с этого населенного пункта, этому батюшке оставили лекарства, которые нам волонтеры привезли. Я лично три кулька медикаментов ему занес, объяснил, что это вот для всех оставшихся местных бабушек. Итак, мы уехали. Через день к нам на КПП приезжает три машины местных из Верхнеторецкого. От них вышла женщина, меня по рации вызвали – они со мной хотели поговорить. Я вышел, страшно было – бабушка еще несла в тарелке что-то накрытое. Забрали тарелку, оказалось – блинчики. Мы их не ели, правда, мало ли, может – отравленные, но действительно это были блинчики, а не граната. Вот эта женщина посокрушалась, что мы уехали. Местные начали просить лекарства – кто-то заболел у них сильно. Ответил, что вот вчера батюшке отдал три кулька медикаментов, их можно забрать. А она мне ответила: "Так, я вот только от него. Он сказал, у него ничего нет".

Потом я к батюшке заехал, узнать, почему он местных обижает. Это было совсем не по-божески. Ладно, мы думали он на нас наводит, но своим же бабулям не дать лекарств полечится – это нехорошо совсем.

А правда, что самое хорошее, что есть на войне – это люди?

Безусловно! Даже местные! У меня столько историй есть про местных, которые удивляют! Представьте, в Счастье, где и по сей день идут бои, наши продвинулись на километр вперед. Наступила ночь. Утром на рассвете, линия фронта только-только передвинулась вперед, я еду на машине и вижу, что хозяин дома вот прямо сразу перекрасил забор своего дома в желто-голубой. Моментально! Не имея никаких гарантий, что завтра линия не передвинется обратно и нас не вытеснят. Но он дал людям понятные сигнал, что здесь происходит – Украина, или есть какие-то сомнения на эту тему.

В Северодонецке на укреплении стояли. Только город освободили, мы заехали, на центральной улице там открылось кафе, мы заходим – у них везде флаги, а в туалете в унитазе приклеена фотография Путина. Я потом у них спросил: "А как вы вообще тут уцелели?". А оказалось, они три месяца под оккупацией вообще не работали – дома сидели. Бабульки из Старобельска, когда мы выходили из города, бежали за нами и просили остаться, не бросать их.

Люди – это действительно важно…

Когда ты там, то нет ни материальных ценностей, ни каких-то других.

Вот представьте, в Ваш город приходит война. Что Вы будете делать? Возьмете за руку своего ребенка и уедете, бросив все. Вот это – все, что нужно понимать о ценностях. Люди – это ценность. Все остальное в такие моменты значения не имеет. Потому что все остальное – это не ценность.

Люди, которые там живут, отлично к нам относится. Я сколько мест посетил, везде нас встречали с добротой, душевно, пытались помочь. Не знаю, это связано с тем, что я был оружием или нет. Были люди, которые нам коров приводили. Свинью привели. Всякое было.

Не смотря на весь пережитый треш, Вы не жалеете, что оказались на войне?

Где-то в глубине души, наверное, есть обида, что пришлось такое пережить. После демобилизации в апреле 2015 года, благодаря моей семье и друзьям я быстро вернулся к прежней жизни. Друзья на перебой предлагали мне все новые заказы на дизайн, а семья отвлекла от переживаний, связанных с войной.

Но ни разу я не пожалел, что попал в армию по мобилизации и провел год в АТО. Армия изменила мою жизнь и многое мне дала. После пережитого в АТО я стал еще более уверен в себе, понял, что из любой ситуации в жизни есть выход, а самое важное – оставаться в трезвом уме, не расслабляться и идти вперед.

Всем ребятам, которые прошли АТО или остаются на фронте, хотел бы сказать огромное спасибо и пожелать быстрого окончания войны и оставаться настоящими казаками и в цивильной жизни.

Вы воевать поехали, взяв с собой запас того, что кажется не самым уместным в условиях боевых действий – губку для обуви. Зачем?

Испытать свое изобретение. Ведь в мире попытки создать компактную губку уже были, но реализация была ненадежной. В 2012 году я подал заявку на патент и начал вкладывать деньги для реализации своего проекта по производству средств экспресс-ухода за обувью. Когда уезжал – у меня собственное производство было готово запускаться. Но на момент отъезда я понимал, что могу уехать надолго. Вот решил взять свою губку с собой, опробовать. Для меня же армия была легендой, я верил в рассказы о том, что командир может наказать за плохо начищенные сапоги. Вот год свою губку с собой относил. Потом – друзьям давал, привозил разные образцы, делился. Она отлично себя проявила!

Вначале никто не верил, что такая тонкая конструкция будет работать. Оказалось, что она не только компактная, а еще и крепкая. Даже теперь все удивляются: "Неужели это губка для обуви? Такая тонкая...а после открытия глазам не верят". Все как в любом деле – главное желание и вера в свои силы.

.

Скажите, как эксперт в вопросах обуви: есть разница, какую обувь на зиму покупать? Кожа, замша, нубук – что проживет дольше?

Технологии настолько шагнули вперед, что разницы нет. Все зависит от ухода. Вокруг этой темы, как я обнаружил, ходит столько мифов и легенд, что обалдеть можно.

Например?

Например, что губки с силиконом портят обувь. Посоветовались с нашим химиком. Спросили, как так получается, что все верят: силикон портит обувь, потому что он закупоривает поры? Оказалось, что просто не все знают правду про силикон. В самом его составе есть кислород. Поэтому силикон спокойно с ним уживается, он является мембраной, пропускает кислород и в одну, и в другую сторону, никаким образом ничего не закупоривая.

Могу также добавить, что все крема на восковой основе как раз поры забивают. Воск закупоривает все, что может, и ничего никуда не пропускает. Когда сыры производят, то запечатывают их именно в восковую пленку, чтобы под ней остановились все процессы.

Есть много легенд про уход за замшевой обувью. В интернете пишут, что ей нужен только сухой уход и ничего другого с ней делать нельзя, настолько она бережная. Но ей спокойно можно закинуть в стиральную машинку, постирать, правильно просушить – то она будет живая. Главное – не сушить на больших температурах, иначе обувь съежится. Говорят, что влажной губкой нельзя смахивать пыль с замши. Мы когда свою губку тестировали, то микробраш как раз, даже влажный, замшу отлично чистит. У него мелкие волокна, которые убирают любые загрязнения и хорошо поднимают ворс. Если нужно хорошо обработать замшевую обувь, то нашей губкой вот ее можно с мылом просто до пены натереть, счистить все загрязнения, вытереть, высушить и ничего не будет. Какой-то вред так можно нанести каким-то очень некачественным материалам, но из таких сейчас можно буквально единицы продукции найти. Все эти легенды – они портят жизнь людям и не дают идти вперед прогрессу.

Еще какие легенды популярны?

Производители еще делают аэрозоли для обуви, которые защищают обувь. Они действительно круто ее защищают. Но все производители не указывают, на сколько хватает этого аэрозоля. Допустим, я купил баллончик за 100 грн, и что дальше с ним делать?

Я раньше делал так: обработал, увидел, что поверхность смочилась жидкостью – и хватит. Оказалось, что, по правилам использования таких аэрозолей, одного баллончика хватает на одну обработку одной пары обуви. Она обрабатывается в течении суток несколько раз, просушивается между каждым нанесением 5-6 часов. Это нужно потому, что аэрозоль по поверхности кожи укладывается неравномерно – нет механического контакта и он где-то лег лучше, где-то не лег вообще.

Базовые правила ухода за обувью существуют?

Есть такие. Если обувь сильно запачкана – то ни одним средством не нужно тереть поверх грязи. Сначала нужно счистить загрязнения, а потом – обрабатывать губкой или кремом. При сушке обувь нельзя перегревать высокими температурами – она от этого твердеет.

Любая кожа любит уход. У нас люди часто говорят: "Вот, я раньше покупал обувь и пары хватало на пять лет, а теперь обувь не такую делают!". Да, но раньше мы покупали пару обуви, и постоянно за ней ухаживали. А сейчас человек купил себе ботинки, ни разу ничего с ними не сделал, не вытер, и жалуешься, что обувь плохая. Люди становятся ленивыми и ищут экспресс-уход.

Есть версия, что нужно обязательно обрабатывать обувь кремом, долго его втирать одной щеткой, потом другой щеткой полировать. В основной массе люди не могут себе позволить такой длительный уход, поэтому на рынке так популярны губки, которые можно взять с собой. Человек видит – где-то дождь пошел, или непогода, или на работе нужно – он губку достал и привел обувь в порядок. Кроме того, сейчас у людей – много пар обуви. Если за каждой парой так старательно ухаживать, как требуют классические правила, то можно потратить на это все свое время. Мир двигается как раз к качественному экспресс-уходу, когда губку для обуви можно просто засунуть в карман, и использовать по мере необходимости. Мне кажется наша команда с этой задачей справилась.

Как правильно выбрать себе губку?

Во-первых, нужно понимать, что для большинства ситуаций для гладкой кожи вам подойдет бесцветная губка. Она отлично справится со своими задачами. Если же нужно подкрасить черную обувь, то можно воспользоваться губкой с черным кремом.

Для губок с черным кремом есть простой тест, как проверить губку – провести ею по чистому листу бумаги и посмотреть, какой след она оставляет. В основном – их след имеет желтоватый оттенок. Это – печная сажа. Она, как раз, портит обувь, забивает поры, это как грязь, которую вы тонким слоем наносите на свою обувь.

Поэтому идеально подбирать губки, где в составе этой сажи нет. Идеально, когда губка оставляет черный след холодных оттенков, значит в составе сажи нет.

Есть что-то, о чем Вам нужно сказать, но я не спросила?

Даже не знаю. На самом деле, даже в гражданской жизни нужно продолжать бороться за нашу Украину. Каждый человек на своем месте должен бороться за наше будущее. И здесь нет неважных мелочей, как и на войне, важен каждый человек и каждое дело. Нужно добиваться максимума в любой ситуации, чем бы ты ни занимался, даже если это простая губка для обуви.