Вместо мента и горе-министра начальником УГО стал "киборг"

Легендарный "киборг" с позывным "Купол" – бывший заместитель командира 1-й батальонно-тактической группы 93-й механизированной бригады, которая 5 месяцев воевала в Песках, но знаменита бригада, конечно, тем, что мужественно обороняла Донецкий аэропорт (правда, до сих пор непонятно ради чего им был отдан такой приказ предыдущим верховным главнокомандующим, стоивший очень многих жизней).

И вот теперь Алексей Оцерклевич будет руководить охраной высших должностных лиц государства, включая президента, вместо Валерия Гелетея, бывшего киевского УБОПовца, зятя вице-премьера времён Лазаренко – Василия Дурдинца. Его стремительная и ничем объективно не оправданная карьера в УБОПе породила в милиции поговорку "не имей сто друзей, а женись как Гелетей".

Но самая тёмная часть биографии Гелетея – его руководство министерством обороны в разгар войны, когда мы колоссальными темпами теряли территории, а главное – людей. Самая страшная и до сих пор нераскрытая тайна, в которой Гелетей замешан в первую очередь – это история "Иловайского котла". В результате тогдашний президент спрятал Гелетея от возмущения военных – перевёл из Минобороны в УГО. Если за прошедшие годы дело по Иловайску ещё не развалили окончательно, то в суде мы узнаем очень много о реальных полководческих талантах "мента" Гелетея.

Впрочем, Оцерклевичу пытались вменить в вину то, что он дважды контактировал с покойным боевиком "Моторолой". Обвинения появились в те времена, когда начались гонения на настоящих волонтёров, добровольцев и реальных героев жестокой российско-украинской войны, стыдливо и несправедливо названной "АТО".

У настоящих "киборгов", прошедших ад в ДАП, вопросов к "Куполу" по этому поводу не было и нет, а на вопросы журналиста Юрий Бутусова по этому поводу сам Оцерклевич ответил ещё в 2015 году: "С "Моторолой" было две встречи. Первый раз мы встречались, когда надо было осуществить ротацию бойцов в новом терминале. Нас снимали российские телеканалы и у меня не было других вариантов заменить наши подразделения свежими бойцами. А как ещё? У нас же был запрет открывать огонь, при этом противник окружил аэропорт. Второй случай был через несколько дней, когда в новом терминале танки противника прямой наводкой накрыли наш склад боеприпасов. Там тоже была 93-я. Боекомплект остался небольшой, а там бери их голыми руками. При этом официально соблюдается перемирие, терминал окружён, и сносить блок-пост "Моторолы" под Песками огнём я не имею права. Приказ. Война она как бы в одном новом терминале. Там можно стрелять, а у нас нельзя стрелять. А ребята просят помощи. Что делать? Я поехал сам. Я лично вышел на переговоры с "Моторолой". Это снова вызвало ажиотаж, телекамеры. Пока мы разговаривали, и нашу беседу снимали, две машины с боеприпасами проехали с другой стороны незаметно для противника и без досмотра. Камеры выключили, и "Моторола" начал "наезжать", мол, почему посмели без досмотра направить машины, сейчас мы тебя заберём в плен. Пришлось выходить на связь с командованием, если бы меня не отпустили, то наши накрыли бы этот блок-пост артиллерией. У меня здесь в Песках и в терминале ни у кого никаких вопросов по этому поводу не возникло – все знали, зачем и что я сделал, так что были только благодарности. У начальства тоже никаких претензий. Это был мой личный риск и моя личная инициатива, и мне, конечно, могло не повезти... Но главное – был результат. А результат уважают. Я тогда, конечно, не мог рассказать о своих мотивах – ведь перемирие продолжалось. А потом началась битва, и уже не до того было...".