Мауи: гавайский кофе и украинская эмиграция. Интервью с Ником Матичиным
Американец украинского происхождения Ник Матичин, родители которого эмигрировали в США в прошлом веке, рассказывает, что привело его на Гавайи и заставило навсегда там остаться.
Кофейня Ника Матичин "Maui Coffee Roasters" в "бизи даунтаун" - по гавайскими меркам оживленном центре города Кахулуи, недалеко от аэропорта, на пересечении основных, не столь многочисленных здесь дорог.
Зашли. Поздоровались с дрэдастой девушкой за прилавком. Заказали кофе - сами себе налили, то есть: здесь так есть, очень непринужденно - "хелп йорселф". Сидим, попиваем и ждем Ника. Здесь спокойно и эклектично. Нешумно, хотя людно и свободных столиков почти нет. Впечатление, что все здесь знакомы друг с другом в той или иной степени. Серферская доска прицеплена к потолку. На стенах картины, фото аборигенов из Папуа Новой Гвинеи - всего подарено владельцу друзьями и ценителями его кофе (как оказалось при разговоре): фотографом для National Geographic, французским шеф-поваром и художником.
Над входом надувная Годзилла с голой барби в руках, и такая же кукла-супермен как будто летит ее спасать. Здесь очень "loose", как любят говорить на островах. Несвязно и непринужденно. Лучшая кофейня на острове, по мнению местных. Потому что кофе здесь выращен на Гавайях, и это не сетевая кофейня, а единственная такая. Здесь ценят уникальность, локальность и естественность во всем. Первые кофейные деревья прибыли на Гавайи в 1827 году. С тех пор здесь до сих пор выращивают, и это единственное такое место в Штатах. Поэтому гавайский кофе - это нечто особенное.
Уже видим Ника, он машет нам рукой, заканчивая разговор с каким-то мужчиной, - здесь так есть: все знакомы друг с другом. "Алоха, як ся маєш! Добрий день!" - Ник помнит украинский, потому что когда-то на нем говорил, рос в ней, но сейчас уже редко приходится ею пользоваться.
Когда мои уже старенькие родители приехали навестить меня на Гавайях, они вспоминали свой жизненный путь: маленький городок в Галичине, войну, эмиграцию, - и удивились, что жизнь может так повернуться.
Говорим по-английски, так проще. Ник радостно делится, ему за шестьдесят, родился он уже не в Украине. История его семьи - это типичный образец эмиграции из Галичины во время Второй мировой. Бегство от наступления Сталина. Пеший путь в Германию. Затем послевоенная эмиграция в США. Далее - прямая речь Ника Матичина:
- Мой отец из Лолина, что возле Долины. Он был мастером. Занимался деревом. Это то, что люди делают в Карпатах. Он был с гор. История такова: они решили уезжать, взяли колбасу, хлеб и яйца - и это все. И начали идти в сторону Германии.
Мне рассказывали истории о моей маме - она была сильной женщиной, сильнее, чем отец. Если была проблема с военными на их пути, мама давала им яйцо и семья двигалась дальше. Был один случай, когда на их пути попался советский солдат. Он хотел их задержать. Мама в отчаянии сказала - "тогда застрели меня, мне все равно", повернулась и ушла. Им повезло. Их не расстреляли.
Так правдами и неправдами мы добрались в Германию. Тогда эта территория была безопасным местом. В Германии мой отец работал на фабрике. Мы жили недалеко от лагеря военнопленных. Там голодали советские солдаты. Моей сестре Нусе было их жаль, потому что мы имели что есть. Так она собирала все крошки, кто что недоел, и бросала им через забор. Есть много историй, когда люди добры друг к другу в трудной ситуации. Эти истории мне рассказывали другие. Меня тогда еще не было.
Ник родился уже в Германии в лагере для Ди-Пи (с англ. Displaced Persons, перемещенных лиц). В 1951 они эмигрировали в США на корабле "General Black" - типичный транспортный корабль времен Второй мировой. Сначала жили на ферме в Вирджинии, куда их направили. Через некоторое время при содействии украинской католической общины они переехали в Рочестер, штат Нью-Йорк.
"Там была большая украинская община. А церковь была центром нашей вселенной", - вспоминает наш герой.
Ник ходил в украиноязычную школу Святого Иосафата и говорил на украинском дома. С улыбкой и многими очень понятными украинскоими шутками (говорит, что унаследовал мамин юмор) вспоминает о детстве: о толоке по субботам, когда украинцы друг другу помогали, о застолье с "водка" и патриотическими песнями, о том, как колядовали и собирали деньги на свободную Украину, как посылали пакеты еще в советское время родственникам в Украину. Традиционно: платки и нитки для вышивания ("канадские", как их тогда в Украине называли), что было почему-то в СССР дефицитом. О том, как отец постоянно называл себя "Bill from the hill" ("Биллом с гор"), а мама разбиралась в травах и всегда имела огород. "Наша жизнь не было богатой, но духовно она обогащала".
- А как случилось так, что Вы начали заниматься кофе?
Я начал пить кофе со школы. Я рос в этническом эмигрантском районе: украинцев, поляков, итальянцев. Казалось, что эспрессо был повсеместно. Мы не пили кофе дома, но кофе был всегда, когда ходил в гости к друзьям. Потом уже все имели кофемашины.
Я поехал учиться в Калифорнию. И там тоже был кофе. Я учился в Университете Беркели в конце 60-х в начале 70-х. Это была революция. Движение за свободу слова (Free speech movement). Это было как будто переживаешь заново истории о необходимости изменения, с которыми рос. В Нью-Йорке была очень сильная украинская община. Я имею теорию, Ист Вилледж ("East Village", где именно и расположены большинство украинских институций на Манхэттене: церкви, НОШ, Украинский музей) имел большое влияние на Америку, возможно, это звучит слишком громко. Это была как малая Галичина, где украинцы, поляки, евреи, итальянцы жили все вместе. Мы были детьми тех, кто прошел войну. Они боролись за свободу выражения. Это была манифестированная территория. Но сама территория. Это была кастрюля, в которой все бродило. И потом распространилось. И хотя это была другая революция - американская. Но это почти часть нашего наследия - нам нужны изменения. А мы - это продукт не только нашего опыта, но и наших мам и бабушек. Три поколения того, чем мы являемся на самом деле.
Движение за свободу слова изменилось, когда его взяли в руки медиа. Это уже не было интеллектуальное движение за свободу слова во всем мире. Калифорния стала модным местом пребывания, туда стали съезжаться все, кто искал свободы, свободной любви, и это принесло с собой культуру наркотиков, и Калифорния стала мутным и болотистым местом. Ты не знал, что настоящее. Я не хотел оставаться в Калифонии. Это было слишком безумно. Хотел покоя после революции.
Когда я вернулся в Рочестер, не хотел работать на крупные корпорации. И некоторые мои друзья не хотели. Так мы решили продавать кофе. Это была наша культура, мы были новым поколением. Мы хотели делать все иначе. Мы знали лучше (иронизирует - К.С.), мы знали, что все изменилось, или как сказать.
Вы были идеалистами?
Мы были идеалистами, но и поколение до нас было идеалистами. Мы были идеалистами по-своему. Мы открыли новый путь. И хотели изменить мир. И кофе с этим ассоциировался. В то время шестидесятых было движение богемы, битников, кофе, поэзии, литературы. Оно цвело. Это было нашим богатством. Источником. Это нас стимулировало. Мы основали кофейню "Cafe Primo". И вдруг пришли люди, и мы всех знали и это была такая тусовка! Я посвятил этому несколько лет и решил, что не хочу быть в этой погоде. В Нью-Йорке холодно.
И назад переехали на Гавайи?
Я переехал на Гавайи, потому что хотел выращивать кофе. Это меня привлекало. Я начал с фермерства. Но понял, что это слишком одинокий бизнес (Смеемся). И снова начал кофейню и бизнес по обжарке зерен. И он начал расти. Некоторые мои друзья также переехали сюда. Но я единственный остался здесь навсегда.
Так значит Гавайи - это Ваше.
Я здесь застрял. Стало очень удобно. Это был правильный ритм для меня. Мне было безразлично, я был в ногу со временем. Все здесь имели старые японские машины-прицепы, и целая семья там сидела.
С серферскими досками (Смеемся).
Это было очень комфортно. Я хотел куда-то, где жизнь медленнее. В то время, в 1976, никто не знал, где Мауи, и что это такое. Знали только Гонолулу и Вайкики. В то время здесь был только один светофор, и все знали, кто куда едет, и что делает. Кокосовая беспроводная связь, так сказать (Смеемся). Это была очень мала община. Это расслабляло. Периодически была забастовка чернокожих рабочих. И когда была такая забастовка, жизнь на острове останавливалась. Дословно. В магазинах тогда не было продуктов, потому что их не привозили. Я наслаждался тем фактом, что не было спутниковых антенн. То есть новости, которые нам показывали, были недельной давности. И если ты хотел чего-то, то оно придет. Если не в ближайшем корабле, то на следующем (Смеемся) Это было действительно отстало, и ничего не было столь важным, как в остальном мире, крупных городах. Даже если тебе что-то нужно было немедленно сделать, ты просто не мог этого сделать. Ничего незамедлительного.
Я представлял себе, что так, наверное, есть в каком-то отдаленном месте в Украине.
Спасибо большое за разговор и за то, что согласились встретиться.
Ник нас проводит и мы прощаемся. По дороге еще успеваем поговорить о старых добрых временах, когда владельцы бизнесов могли себе позволить оставить на своих дверях табличку "Ушел кататься на серфе". И никому не было странно, потому что же делать, если волны хорошие! И каждый день здесь такой же хороший, как и предыдущий и следующий, поэтому никто здесь не знает "ху-ху" (спешки - по-гавайски).
Беседовала Кристина Семанюк
Фото Сергея Грицая
Остров Мауи, Гавайи
Читайте также: Украинцы такие же приветливые, как и бразильцы. Разговор с неординарным парнем и путешественником Лукасом из бразильского Сан-Паулу: о Бразилии, Украине и нашей тесной планете.