Полковник ВСУ: Блокирование мобилизации — это подрыв государственности

О том, почему в Украине волонтеров больше, чем профессиональных психологов, где можно будет вылечить психологические травмы, и как бойцы могут сопротивляться российской пропаганде сайту "24" рассказал начальник Научно-исследовательского центра гуманитарных проблем Вооруженных сил, полковник запаса, кандидат психологических наук Назим Агаев.

Читайте первую часть интервью "Полковник ВСУ: Последствия войны догонят ветеранов АТО через 10 лет"

Какое-то время я пыталась найти медиков, которые целенаправленно занимаются реабилитацией бойцов, вернувшихся из зоны боевых действий. Но, как выяснилось, это не простая задача. Волонтеров – сколько угодно, а вот врачей явно не хватает. Почему?

В критических ситуациях на поверхность всегда быстро всплывают наиболее активные люди, которые пытаются быть сопричастными к событиям. Это присуще волонтерам.

Но не все волонтеры могут быть подготовлены, как практические психологи, которые могут предоставлять необходимую помощь.

Тогда кто может работать с боевыми психотравмами?

Выпускники мединститутов по специальности медицинская психология, так называемые психотерапевты. Это люди, которые владеют техниками психотерапии. Но их не так много. Поэтому волонтерами заполняют эти пробелы.

Чем может помочь волонтер, не имеющий специального образования?

Любая работа с человеком, которая не вредит ему – уже полезна. Даже если волонтер не является практическим психологом, он может выслушать человека, проявить сочувствие.

"20 психологов для армии — это почти ничего"

Я знаю истории, когда волонтеров приходилось утешать бойцам, к которым они приехали на помощь…

Психологам, которые никогда не были в военной среде, кажется, что это все достаточно просто. Но! Психолог должен понимать специфику деятельности. Всякая война – это угроза быть убитым в любой момент. Он должен знать, что эмоции бойца нельзя брать на себя. Психолог должен их понимать, частично сопереживать, но не принимать в себя. Для этого есть специальные техники. Как правило, с психологом, который работает с клиентами, пережившими психотравмы, тоже должен работать психолог.

Медицинских психологов нам сейчас, безусловно, не хватает, как и практических психологов. В том числе, есть огромный пробел в количестве военных психологов в армии.

Что-то делается для восполнения этого пробела?

Я думаю, что в этом году просто будет увеличен набор военных психологов, которых готовит Военный институт КНУ им. Т.Шевченко. В 2014 году их выпустили всего 25 человек. Из них четверо или пятеро ушли в Нацгвардию, в Службу внешней разведки и погранвойска. Так что 20 человек психологов для армии – это просто ничего.

И как с этим быть?

Нужно готовить командиров по психологической работе в войсках. Пускай это не будет психотерапевтическая помощь, но все-таки это будут поддерживающие мероприятия. Командиры научаться распознавать эти процессы и частично их купировать. Мы сейчас планируем мероприятия по повышению боевой эффективности подразделений, через обучение командного состава. Психологи психологами, но очень важен командный состав.

Сколько времени займет такая подготовка?

Много времени на нее нам никто не даст. Программы боевой подготовки после мобилизации не предусматривают цельные предметы обучения, которые занимали бы какой-то долгий период. Поэтому мы нацеливаемся на работу по выходным дням.

Кроме того, даже если мы поработаем один день с батальоном, это приблизительно 500 человек – это будет большой позитив. На основании того опыта, который мы имеем с батальонами территориальной обороны, с некоторыми другими частями, которые сейчас находятся в зоне АТО, могу сказать, что деятельность наших специалистов оценивается достаточно высоко.

"У людей возникает когнитивный диссонанс:" Мы там гибнем, а они тут..."

С каким количеством людей уже удалось поработать?

С большим. Я бы не хотел называть эти части. Были батальоны территориальной обороны, артиллерийские и аэромобильные бригады, которые, в том числе, занимались обороной Донецкого аэропорта.

Такая подготовка облегчит людям возвращение в мирную жизнь?

Она уменьшит количество психотравмированных.

Тут еще, что надо сказать. Когда подразделение выводится на отдых или ротацию, то с личным составом сразу же необходимо проводить психологическую терапию – хотя бы 5 дней. Это нужно для того, чтобы боец адаптировался к мирной жизни. Для них ситуация парадоксальная – они возвращаются, а тут люди выпивают, веселятся, ничего не свистит и на голову не падает. У людей возникает когнитивный диссонанс: "Мы там гибнем, а они тут…". Вчера там их убивали, а сегодня здесь абсолютно другая жизнь. К этому нужно готовить, потому что, входя в семью, люди привносят в нее стили поведения военного времени.

Уже сейчас можно говорить, что если мы все это не проработаем на периоде выхода, то будет большой процент алкоголизации. Уже существуют соответствующие программы, которые потихонечку приобретают обороты.

Государственные?

Да. Уже идут разговоры о реабилитационных центрах. Киевские социальные службы инициировали пилотный проект по проведению на базе их центров социальной помощи населению социально-психологической реабилитации ветеранов АТО, которые являются жителями Киева.

Мы принимали участие в работе этого проекта, дали определенную информацию для работы центров. Думаю, что нас будут привлекать в качестве консультантов. Проект существует и думаю, что он продолжит работу.

Это в Киеве. А в других регионах?

В других регионах это тоже будет. Мы перенимаем опыт различных государств. В том числе – государства-агрессора России. После двух чеченских войн у них были региональные центры социально-психологической адаптации ветеранов. Как бы они не рассказывали, что они крутые, по чеченской войне у них статистика – до 96% психотравмированных. Это от массы, которая принимала активное участие в боевых действиях, а не те, кто занимался обеспечением в глубоком тылу.

Пока складывается такое впечатление, что вопрос психологической помощи на второй план отодвигается физической реабилитацией или материальным обеспечением. Он считается не настолько насущным?

У нас отпуск считается психологической реабилитацией. Но он ею не является, он ничего не дает. Человек должен проходить эти мероприятия директивно.

Меняется как-то такой подход?

Да, но не такими темпами, как хотелось. В ВСУ уже, наверное, лет 10 стоит вопрос создания психологической службы. Только сейчас его начали как-то решать. Документально она уже существует. Идет процесс набора персонала, стандартизация подходов в психологических мероприятиях по работе с военнослужащими. В ближайшее время она заработает. Там достаточно большое количество людей, построена вертикаль... Думаю, это будет военное подразделение.

Из него не получится очередная бюрократическая структура?

Нет. Она будет чисто практической. Там почти нет работы с документооборотом, идет работа по необходимости. Берется подразделение, если есть проблема – выезжает группа и работает. Провели мероприятие – переехали в другое подразделение. Возможно, это будет профилактическое, возможно – реабилитационное мероприятие. Тут разницы нет, главное, чтобы специалистов хватило.

Если говорить о международном опыте – у кого он перенимается?

У тех стран, которым долго и часто приходится воевать. Это Израиль, США и Великобритания.

Мы не можем работать по какой-то классической схеме. Все войны разные, психотип людей у всех разный. Украинская психология отличается от американской. Например, американец сразу пойдет к психиатру, а украинца еще нужно убедить туда попасть.

"Информационная война предшествует началу боевых действий"

Гибридная война ведется, в том числе, и на информационном фронте. Как там обстоят дела?

Информационная война предшествует началу боевых действий задолго до их начала. Это могут быть годы. За это время формируются и навязываются определенные стереотипы.

Например, российским агитпропом нам сделана прививка, что мы – один народ, что украинцы – младшие братья россиян, что Донбасс – это территория России. Это штампы, которые навязываются с помощью СМИ. У меня хранится копия книги "История Малороссии" 1842 года издания. Российские историки, которые ее писали, тоже говорили о братстве. Но "Великим братом" называли Украину. Так что только человек несведущий может думать, что Россия – наш "старший брат". Из-за того, что она больше – она не "старший брат", а ожиревший.

Навязать штампы удалось только потому, что это длилось большой отрезок времени?

Потому, что не было контрпропаганды. Она только сейчас начала набирать обороты. Оружие – это потери боевые, информационным же оружием из строя можно вывести все подразделение без единого выстрела.

Вот недавно наш Центр выпустил монографию, которая называется "Формирование образа врага в военно-политическом конфликте", где речь идет как раз об информационной агрессии РФ. Мы проводим анализ их телеканалов, благодаря чему можно прогнозировать их дальнейшие действия. Сейчас у нас будет отдельное министерство, которое будет заниматься информационным полем. Главное, чтобы там работали хорошие эксперты.

Бойцы АТО поддаются влиянию российской пропаганды?

На сознание человека очень сильно влияет состояние истощения. Когда он устал, подавлен, истощен физически и психологически – он не способен критично воспринимать то, что попадает в его сознание. Поэтому в него проникают те штампы, которые засылает противоборствующая сторона.

Как им сопротивляться?

Сопротивляться штампам и российскому телевидению – это работа офицерского состава. Сейчас, все-таки, воюют не 17-летние подростки. Средний возраст большинства бойцов – 30 лет. Эти люди достаточно подготовлены к восприятию мира. Но процесс информирования и воспитания не имеет ни начала, ни конца. Он бесконечен и если его упустить, то он будет заполнен чем угодно: мыслями, что всех бросили, что надо выпить. Когда процесс воспитательной и разъяснительной работы постоянен, то подразделение имеет высокий моральный дух.

Поэтому мы сейчас, в том числе, обращаем внимание на подготовку специалистов информационно-пропагандистского обеспечения. Чтобы люди могли критично понимать, воспринимать, знать, что они не брошены, их поддерживают, что на войну работает достаточное большое количество интеллектуального потенциала людей. Работаем над восстановлением в АТО украинского телевидения.

Мы очень быстро учимся. Но нам нужны средства. Не для того, чтобы платить зарплату, а чтобы тиражировать продукцию.

""Проводить мероприятия, которые блокируют мобилизацию – это подрыв государственности"

Сообщения в соцсетях в стиле "все солдаты пушечное мясо", "всех слили", "все пропало" – это, по Вашему мнению, что?

Всякая война имеет две стороны: те, кто воюет за правду и те, кто воюет против того, чтобы правду воспринимали как объективную реальность. Противник имеет богатый опыт: две войны в Чечне, войны в Абхазии и Грузии, бесконечные процессы в Таджикистане... Россия наладила структурные подразделения, которые системно занимаются только информационным полем. У нее есть каналы продвижения своей "продукции". Пушечным мясом можно назвать любого человека, который находится на войне. Это дезинформация и навязывание стереотипа "Вас убивают! За что вы воюете?".

Это все элементы – троллинга.

Как его можно погасить?

Это достаточно сложно, потому что отследить такое количество человек практически невозможно.

Есть сети, которые блокируют подобные высказывания по тегам. Война не может быть без присутствия цензуры. Ее отсутствие может запустить неуправляемые процессы, которые начинаются с того, что создаются целые группы, вроде "Антивойна". Люди подобные вещи прочтут, и какой-то процент начнет сомневаться. Поэтому все нужно разъяснять.

Заявления о незаконности мобилизации – из той же сферы?

Конечно. По-человечески понятно, что никто не хочет идти на войну. Но проводить мероприятия, которые блокируют мобилизацию – извините, это подрыв государственности. Более того, мы получим потерянное поколение людей, которое ради сиюминутного блага, теряет свое государство.

Но в целом, хочу сказать, молодежь достаточно объективно оценивает то, что происходит и отдает себе отчет: мобилизация – это необходимость. У людей, которые сейчас находятся в зоне боевых действий, наступает период психологического истощения, им нужен длительный отдых. Поэтому, безусловно, нужны новые силы – это раз. Во-вторых, нужен мобилизационный резерв государства – люди, которые пройдут обучение и в случае необходимости увеличат численность Вооруженных сил в два-три раза. Потому что население нашей страны и население РФ, соотношение миллионной армии России и то которое есть сейчас у нас – 200 тысяч, это, к сожалению, слишком разные вещи. Это если говорить о численном превосходстве. По вооружению россияне всегда готовились к наступательной войне, а Украина миролюбиво ни к чему никогда не готовилась, потому что никто не мог представить, что угроза придет от ближнего соседа.

Сейчас такое миролюбивое отношение к соседям изменится?

Мы теперь поняли, что рядом с нами будет постоянная угроза военного нападения. Нельзя думать о том, что на нас никто не нападет. Нужно помнить, что у нас есть союзное Приднестровье, которое может ударить по Одессе. Поэтому, безусловно, в Украине теперь должна быть всеобщая воинская повинность. Не может быть у нас только добровольческой армии.

С психологической точки зрения, что будет с местным населением, которое осталось в зоне боевых действий?

То же, что и с военными.

И к кому обычным гражданам обращаться за помощью?

Как гражданские люди они сначала будут обращаться в поликлинику по месту жительства.

А помогут ли им там?

Хотелось бы, чтобы могли помочь. Чтобы были сделаны выводы, и при медицинских учреждениях было больше медицинских психологов. Потому что психотерапевты, это, как правило, частная практика, что не всем по карману.

Мы надеемся на то, что социальные центры по регионам и по районам заработают. Мы не должны забывать, что у нас по районам достаточно много реабилитационных центров работают с участниками ВОВ. Как мы понимаем по объективным причинам, их очень мало осталось. И эти учреждения могут работать, как и медицинская, так и психологическая реабилитация. В том числе – и для местного населения, которое, безусловно, в этом нуждается.

Евгения Мазур