Нет атеистов в окопах под огнем: интервью с освобожденным из плена бойцом о боях за Мариуполь

Российско-украинская война изменила жизнь миллионов украинцев. Как и жизнь 45-летнего Александра. Мужчина в прошлом – диакон в церкви. Однако после полномасштабного вторжения добровольцем отправился оборонять родной Мариуполь.

Важно Ожесточенные бои на Азовстали, ранение, плен и приказы Редиса: интервью с Героем Украины Хорусом

О первых задачах, тяжелом ранении, спасении под обстрелами и символах на войне. А также о вере в Бога, лечении на "Азовстале" и борьбе – украинский защитник рассказал в интервью 24 каналу.

"На войну записался добровольцем"

Александр, расскажите о себе. Чем вы занимались в Мариуполе до вторжения?

Я жил в Мариуполе уже 12 лет. Руководил реабилитацией при церкви для алко- и наркозависимых людей. Иногда также работал на строительстве.

Как бы вы описали Мариуполь? Каким вы помните этот город?

Мариуполь – город красивый и удобный. Колледж медицинский там строился. Автобусы были новые. Ни одного "ГАЗеля" не было. Даже желтых маленьких "Богданов" не было. Город был чудесный, везде были кафе, люди ходили счастливые. Фонтан был сделан. Весь день дети в этом фонтане плавали, купались, бегали.

Жители Мариуполя с 2014 года знают, что такое обстрелы. Подозревали ли лично вы, что война может приобрести такие масштабы?

Я не верил, думал, что это будет как в 2014 году – как-то локально, что будет просто обострение.

После 24 февраля через несколько дней я понял, что неизбежна полномасштабная война, что она – другая, что это не 2014 год. Уже начал принимать решение, что нужно куда-то идти и что-то делать. Решение было принято. Да, я пошел не сразу, а 2 марта. Я записался добровольцем.

1 марта я только узнал, где все записывались. Ведь не все уже работало, света не было, связи тоже.

Александр, украинский защитник / Фото Алины Туришин, 24 канал

В Мариуполь россияне понаезжали еще до вторжения

Какая царила атмосфера среди тех, кто записывался добровольцем?

По разному. Не все на войну записывались. Мы пришли в военную часть национальной гвардии Украины в Приморский район. Это было единственное место, где проходил прием добровольцев. Военные команды к тому времени уже не работали. Возможно, первая волна, которая пошла 25 – 26 февраля, как-то и могла через военкоматы попасть, а когда уже шел я, то надо было по городу искать как записаться.

Я пошел со своим другом, который сейчас еще остается в плену. Именно в тот день, когда я был, нас всего записалось 12 человек. Когда мы приехали, там уже были местные люди из Мариуполя. И еще какое-то время они записывались. Каждый день кого-то привозили. Но записывались не только к нам, а в разные подразделения. Ежедневно приходило 10 – 15 человек. Были и такие, что приходили уже на завод, потому что часть Нацгвардии больше не работала.

"Азовсталь" / Фото бойца Дмитрия Казацкого "Ореста"

Какие первые задачи вы получили?

Первые – разгрузить и погрузить боеприпасы. Это происходило ночью, чтобы нас не было видно. Все передвижения происходили ночью. Затем мы охраняли мост, где была развязка в разные части города. Наша задача заключалась в том, чтобы охранять это место, чтобы люди могли спокойно брать БК, завозить раненых, ходить на ротацию.

Многие в гражданском в Мариуполе погибли от того, что россияне подъезжали к постам на машинах и вели обстрел. Они понаезжали еще до вторжения. И, скорее всего, в городе было много диверсионных групп. Они снимали квартиры, ставили маячки на асфальтах для авиации, насколько я понял. Я помню, как местное население ходило с лопатами и засыпало их песком.

Дома в Мариуполе после российских обстрелов / Фото из телеграм-канала "Мариуполь сейчас"

Я попал на завод в первый же день, то есть 2 марта. И оттуда нас вывозили в город, пока было на чем. А потом пешком уже выходили с завода и пешком передвигались. Ведь транспорта толком не было. Ведь даже если рядом попадало, то оно же по колесам попадало. Заведешь, но не уедешь. Было такое, что мы выезжали на броневиках в город и искали перевернутые машины, снимали колеса и забирали их. Как-то нужно было передвигаться. Раненых лучше везти, чем нести через весь город.

"Народ на улице жег огонь и все было в могилах"

Как менялся город и что для вас было самым тяжелым во время пребывания в Мариуполе?

Один из бойцов захотел заехать к матери. Мы поехали за колесами, а он в это время к ней, его отпустили. Это было на улице Металлургов.

И вот пока мы туда ехали, не видели ни одного целого дома. Народ на улице огонь жег и все было в могилах – на газонах, у подъездов. Мы даже несколько похоронных процессий застали. Люди копали ямы, а священники отпевали. Был ужас.

Как проходили эти похоронные процессии?

Просто копали ямы. Где-то в елках, у подъездов. Это не было так, чтобы куда-то идти. Копали сразу возле домов. Мы видели даже одного священнослужителя в рясе. А так было по всему городу, у каждого подъезда на газоне было по 1 – 2 могилы. В домах огромные дыры от прилетов. Окон, понятное дело, что нет.

Похороны в Мариуполе / Фото с телеграм-канала "Мариуполь сейчас"

Как лично у вас поменялись ценности после того, что вы видели в Мариуполе?

Ценности, конечно, изменились. Ценишь все. Сейчас некоторые бытовые моменты изменились. Тогда очень сдружились с братьями, помогали друг другу. И сейчас я хожу и вижу, что люди в форме очень вежливые. Друг друга понимают и уважают. Никогда конфликтов я не видел. Я в Днепре две недели хожу по больницам и все воспитанные. Потому что понимают, что все из горячих точек. Стараются вести себя прилично. Тем человеком, каким был – не будешь. Если раньше мог позволить себе побуянить, то здесь уже все изменилось. Настроен к другому.

Сейчас все города обстреливаются. Страшные, конечно, эти ракетные обстрелы. Сейчас вся страна участвует в боевых действиях. Я насмотрелся на все это, пока находился с тяжелоранеными в больнице. Там люди без ног, без рук, с животами снаружи. Вот это все страшно видеть. И ты же понимаешь, что где-то это постоянно есть.

"Прилетело прямо в позицию, а побратимы бежали под обстрелом"

Как вы получили ранения?

Мы заминировали свою позицию и отошли уже непосредственно в завод. Мне досталась Шлаковая гора – это левый берег города. Никто не хотел находиться на этой позиции, потому что она постоянно обстреливалась. Мы тоже не хотели, но нас привезли туда ночью. Сказали, что "вы бы не пошли, если бы сразу знали куда". Там было неудобное место, пыль и ветер постоянно. Ни окопов, ни блиндажей. А как в камне копать? По ночам долбили, что могли, какие-то "норы" вырывали себе на одного человека.

Это был террикон и оттуда было хорошо видно, как они (россияне – 24 канал) передвигаются. Мы с биноклем выглядывали и по рации докладывали о них, о передвижении техники. Но напротив были 14-этажки и оккупантам очень хорошо было видно нас, поэтому они все время обстреливали. И именно там была моя позиция – маленькая, на два человека. И прилетело прямо в "нору".

Россияне уничтожали жилые кварталы в Мариуполе / Фото с телеграм-канала "Мариуполь сейчас"

После взрыва я доложил по рации, что мы оба "трехсотые" и нас надо вытаскивать. Пока я накладывал себе жгут на ногу и выползал, уже два человека поднялись к нам на верх. То есть они были хорошо видны и сразу начался обстрел. Они бежали под обстрелом. Ситуация была такова, что я мог выползти и я выползал. Меня еще подталкивал за ногу другой боец.

А мой напарник не смог так, его нужно было выносить на носилках, потому что у него было раздроблено колено и ранение головы. Через полчаса все же ребята туда зашли с носилками. Я не видел, как его вытаскивали, потому что меня уже понесли.

"Нет атеистов в окопах под огнем"

Задаю вам более философский вопрос – верите ли вы в Бога?

Я был диаконом в церкви "Добрых перемен" в Мариуполе. И там были знаки для меня. Потому что в первый раз мы пережили обстрел. У нас все развалилось, а мы остались целыми. Нас тогда завалило, крыша упала. Я просил чуда и пошел дождь. И обстрел закончился. Мы бы не выдержали еще несколько снарядов. Нечему было держаться, крыша была пробита, дождь уже прямо на нас лил.

И в этот момент тоже выступил туман. Без тумана я не знаю как они (спасители – 24 канал) бы туда вошли с носилками. Это невозможно. Там и снайперы работали, и ВОГы. Они положили бы еще больше людей. Туман появился в самый подходящий момент, чтобы можно было прорваться.

Я верю… Нет атеистов в окопах под огнем. Когда я уже лежал с ранением, то даже те ребята, которые сначала ко мне как-то относились скептически, потому что я верю в Бога, приходили, просили прочитать Псалом какой-то, на листок записать. Они в свободное время стали его читать. Библия у меня в телефоне была закачана, поэтому брали и по очереди читали.

Как выглядел сам завод "Азовсталь" и, в частности, бункер, где лежали тяжелораненые?

Сверху я мало бывал. Когда мы приехали туда, это было 5-этажное здание, но уже без окон. Надо было спускаться в подвал, где было несколько комнат. Кто-то лежал на полу, где-то были двухэтажные кровати. Это советский бункер. Наверное, эти кровати остались с тех пор.

Пробили это бомбоубежище раза три, наверное. Операционную пробили, кухню – все сгорело. Спальное помещение ребят засыпало. А когда оттуда нас днем на носилках выносили, я увидел, что в здании не было ни одного этажа этого пятиэтажного дома, который был в начале. От него ничего не осталось, вокруг были воронки. Добили бы, еще неделю постреляли и добили бы.

Чего вы больше всего боялись в Мариуполе?

Когда лежал в бункере, я был лежачим, не ходил. Когда сообщали о воздушной тревоге, то было слышно, как бьют по нам – либо прилетало рядом, либо не пробивало. Я понимал, что я беспомощен, что ничего не могу. Некоторые ребята одевали каску или бронежилет. А у меня этого не было, и я просто лежал, как будет – так и будет. Там много таких было как я.

О чем говорили между собой тяжелораненые?

Люди были с разных позиций. И разговоры продолжались о боях, кто, где и на какой позиции в городе с левого и правого берега. Многие об этом говорили… И о еде, потому что ее не было. У нас в сутки выходила порция пластикового стакана какой-нибудь каши – 150 граммов на человека.

"Перевязки были раз в 5 – 7 дней, рана гнила"

Как вас там лечили?

Нечем было лечить. Сначала кололи какие-то обезболивающие, а потом уже дошли до того, что обезболивающие – это был "Парацетамол". Это считались "самые тяжелые" таблетки, потому что других не было. Бинтов тоже не было. Перевязки, помню, были раз в 5 – 7 дней. У меня была сквозная рана от ВОГа – вырвало мышцу, повредило нервные окончания, перебило артерию. Кость не задело, но рана начала гнить. Моя первая перевязка была через 8 дней. Тогда уже все загнило. А потом операцию сделали, зашивали артерию и еще сильнее что-то занесли туда. Там условия такие, там по-другому тяжело было. К врачам претензий никаких. Они делали, что могли.

Мужчина получил ранения во время выполнения боевого задания / Фото Алины Туришин, 24 канал

Что вам давало надежду на борьбу дальше?

У нас ежедневно по вечерам зачитывалась сводка боев по всей территории. Бои шли везде и никто не сдавался. Обрадовались все, когда с Киева сняли блокаду, с Чернигова. Понятно было, что где-то мы давали им бой.

А что вы чувствовали, когда прилетали новые бойцы и помощь на вертолетах?

Я их не видел, но слышал. Потому что нас предупреждали, чтобы никто из нас не надумал невзначай вылезти на террикон и пострелять. Они летали не все время. Их начали сбивать. Сначала так, подвозили оружие вертолетами, даже добровольцы на подкрепление из Киева прилетали. Медикаменты привозили. А потом их начали сбивать, и все это прекратилось. Они даже сесть не могли, эти места сразу обстреливали.

"Сдаваться никто не собирался": о пленении и планах после победы

Пропадала ли надежда на "Азовстали" на спасение, готовы ли вы были умереть?

Да, были такие моменты, что думал, что все пропало. А потом появлялась какая-нибудь новость и оказывалось, что не все пропало. Сидели, думали, что на прорыв к нам никто не идет. А потом слышали новости, что ребята вернулись из боя и 16 танков за два часа уничтожили. И ты понимал, что ты также прилагаешь к этому хоть какие-то усилия.

Понятно, что чем дальше, тем хуже было. Все говорили про плен. Наши командиры записывали видео, что нужно что-то делать, потому что все было очень плохо. Я думаю, что скорее всего, пожалели тяжелораненых, и меня в том числе. Защитники Мариуполя всегда приходили и ободряли, рассказывали, сколько и что они сегодня подбили – БТР, танк. Как-то поддерживали. Сдаваться там никто не собирался.

Мариуполь, "Азовсталь" / Фото бойца Дмитрия Казацкого "Ореста"

Что вам давало силы в плену?

Мы поддерживали друг друга и все. Там нам запрещали общаться друг с другом. Нас было три человека в комнате. И мы могли только говорить между собой. Два человека, которые были со мной, были на оптимизме, понимали, что будет обмен, что мы не зря лежим, что нас лечат. Значит, рано или поздно обменяют. Понятно, что они сыпали пропаганду. Но это такое...

Какие у вас были эмоции, когда вы узнали, что едете на обмен?

Мы не знали, нам не говорили. Бывали случаи, когда, например, ночью поднимали нас. А утром сажали в автобусы, фотографировали и снова отправляли по баракам. Бывало, что из города уезжали. А потом снова назад возвращались. До последнего момента не было понятно (что это обмен – 24 канал). Когда мы последний раз уезжали, то от врачей поступила информация, что нас везут в тюрьму.

Когда мы ехали в автобусе, мы понимали, где территория, которая в феврале была нашей. Была видна разница. Когда проезжали так называемую "ДНР", там ни одно поле не было засеяно, ничего не росло. А как только мы заехали на украинскую территорию, здесь на полях все росло, цвело.

Уже чеченцы, которые охраняли нас в автобусе, сказали, что это обмен. И когда мы приехали, я был очень счастлив, ведь был дома.

В начале нашего разговора вы сказали, что у вас дома нет. Как вы сейчас живете и как проходит ваша реабилитация?

Сейчас я нахожусь в Днепре на выводе ВЛК (увольнение с военной службы по состоянию здоровья – 24 канал). Мне подписали все документы. Я – ограниченно пригоден, но остаюсь служить. Часть моя – в Покровске, это Донецкое направление. Там я получу распределение. Сейчас нигде не живу – или в больнице или в части. Здесь при больнице не лежу. Есть хостел, там арендую жилье, пока обхожу врачей.

В Мариуполе от моего дома остались одни стены, дом полностью сгорел. Одну женщину там убило, а другие уехали и живут в соседних селах.

Актуально Сейчас гораздо страшнее, – боевой медик о работе на фронте, травмах и советских стереотипах

Сейчас нигде не безопасно, а то хоть какая-то польза будет от меня. Сейчас все города обстреливают. Мы недавно стояли в очереди, чтобы зайти в больницу. И прямо над нами четыре ракеты пролетели. Одну сбили, а три прилета все же были.

Уничтоженный дом Александра в Мариуполе / Фото предоставлено бойцом

Чем для вас является эта война и что планируете делать после победы?

Строить новую страну. А что делать? За границу я не собираюсь. Здесь хватает работы. Будем восстанавливать все и продолжать жить. То, что их Путин натворил – это такая несправедливость. Сам себе "накрутил бигудей", обманул всех своих и нам пытался это навязать. Просто на голову не налазит.

Я понимаю, чтобы верить в то, что они говорят – это признать себя каким-нибудь дураком. Взрослый и здоровый человек, у которого хорошая память, не поверит в это. Их нужно выбивать, не нужно с ними (россиянами – 24 канал) договариваться. Мы обязательно победим. Благодаря нашим партнерам, тем, кто помогает. Без них было бы гораздо труднее. Поэтому думаю, что вместе мы сила.