Крымчане должны услышать настоящую историю Крыма, разговор с писательницей Светланой Тараториной

В рамках проекта "Книга с собой" мы продолжаем говорить с литераторами. На этот раз собеседницей 24 Канала стала Светлана Тараторина – с ней мы поговорили о настоящей истории Крыма, взаимосвязи украинцев и крымских татар, легендарном Мамае и борьбе с российской пропагандой.

Обратите внимание Каждому придется увидеть жизнь военного, – откровенное интервью с поэтессой Яриной Чорногуз

Крым был автономией в сознании людей

Каким для вас был 2014 год? Можете вспомнить события того страшного года?

Мы все тогда были на Майдане. Я помню свои впечатления, когда произошли расстрелы. Мы еще тогда как-то не могли осознать, что произошло, находясь в этой адской боли. Я помню, как ходила на Майдан прощаться с расстрелянными. И в этот день поступили новости, что происходит что-то ужасное в Крыму.

В то время у меня там жили мама и бабушка. Мама звонила и рассказывала, как оккупируют военные части. У них в Евпатории были украинские военные. Они тоже не могли понять, что происходит. Ждали каких-то приказов, а они не поступали. Для меня тогда это был сплошной хаос, когда после трагедии на Майдане осознаешь, что в твоем родном Крыму разворачивается, возможно, еще более страшная история.

Я буквально в прямом эфире слышала о провозглашении аннексии Крыма. А летом уже началось военное вторжение на Востоке. Мы тогда сразу переключились на кровавую бойню там.

В том году я в последний раз ездила в Крым. У меня до сих пор сохранились билеты. Помню, как меня испугало наличие оборонительных сооружений с одного и с другого берега Каркинитского залива. Когда едешь по этому перешейку, есть такая точка, откуда видишь одновременно и материковую Украину, и Крым. Для меня стало шоком, что и Украина готовилась обороняться от Крыма, и Крым – от Украины. Тогда я осознала, что на данный момент мы потеряли эту территорию.

Я понимала, что больше не смогу ездить в Крым, поэтому мне было очень важно увидеть бабушку, которой на тот момент было уже под 90. И маму.

Тогда встретила очень разных крымчан. От таксиста, который рассказывал, что брат потерял ногу на Донбассе от "бандеровцев", до молодого крымского татарина, который, не прячась, возил в машине флаг Украины и говорил: "Мы – с вами, мы поддерживаем". Во мне был водоворот разных эмоций: от обиды на крымчан, которые радостно восприняли оккупацию, до невероятной боли за то, что это произошло. И я до конца не понимала, как это произошло. Видимо, именно 2022 год многое расставил по полочкам.

Светлана Тараторина / Фото из фейсбука автора

За 10 лет мы с Крымом прошли разные пути

Как вы считаете, в таких неоднозначных настроениях крымчан есть вина материковой Украины? Возможно, люди по эту сторону Перекопа не смогли донести, что мы – любим крымчан, что они – важны для нас.

Я много об этом думала. Другие крымчане об этом тоже думают. Моя мама. Разные поколения. Работая над "Домом соли" и другими своими крымскими произведения, я чувствовала страстное желание исследовать историю Крыма. От древнейших времен до сегодняшнего дня. Я постоянно в проекте поиска собственного Крыма, поэтому могу утверждать: Крым существовал не просто как автономная административная единица, он был автономией в сознании как жителей материковой Украины, так и в сознании крымчан. Эта связь между материком и полуостровом могла бы и должна была бы быть сильнее.

Например, в Крыму очень много писали о его истории. Однако все эти книги, написанные на русском, так и оставались на территории полуострова. Найти их сейчас в библиотеках материковой Украины – невозможно. Точно так же все, что писалось о Крыме на украинском на материковой части разве что единицами попадало на полуостров. Культурный обмен не слишком происходил. Полуостров был очень русифицирован. Здесь вопрос: хотели ли крымчане что-то слышать от материковой Украины и наоборот?

Еще ребенком мне казалось, что власти на материковой Украине было проще не трогать Крым, не пытаться что-то изменить. Особенно в плане языка. В Крыму фактически не было украинских школ. Русский как язык документооборота на полуострове существовал. Здесь действовала пропаганда. Да, очень много было не сделано за годы независимости. Я думаю, мы это осознаем и сейчас пытаемся как-то исправить ситуацию.

Какими должны быть первые наши шаги после освобождения Крыма? Возможно, после военных на деоккупированные территории должны зайти именно писатели. Они смогут ознакомить крымчан с тем, как развивалась культура на материке все эти годы, и одновременно показать жителям полуострова: все эти годы о них помнили.

Я определенно в это верю. Я думаю, что это – пожалуй, самый легкий и продуктивный путь для языка и культуры: сравнивать эти опыты. За 10 лет мы прошли разные пути. Мы должны рассказать крымчанам о себе и услышать их. Это, конечно, легче всего сделать на языке культуры. Но начинать следует с очень решительных шагов. Крым должен быть украиноязычным. Там должны быть украиноязычные школы. Крымчане должны услышать настоящую историю Крыма. Они должны понять, что на самом деле произошло с нами за эти 10 лет. Необходима мощная информационная кампания в Крыму.

Об этом стоит начать диалог с подростками из Крыма, которые не слишком уж и помнят период до оккупации, или с детьми, которые родились за ее время.

Думаю, с детьми будет легче всего. У них еще не до конца сформированы представления об этом всем. Крым всегда боялся, что школы станут украинскими, и это сломает детей. На самом деле дети изменения переживут легче всего. Сложнее всего будет с людьми, которые искренне поверили пропаганде врага. Мы все должны дать им четкие ответы, что будет делать Украина после освобождения Крыма. Этим должна заниматься украинская власть. Люди в Крыму хотят услышать, что после освобождения полуострова с ними будет все нормально.

За работой над "Домом соли" я услышала первые взрывы

Роман "Дом Соли" вы начинали писать еще до полномасштабного вторжения. Тогда уже было предчувствие большой войны? В частности, битвы за Крым. И много ли вы меняли после 24 февраля?

Нет, я была в лагере людей, которые до последнего не верили в возможность полномасштабного вторжения. Начала писать этот роман в 2019 году. Тогда я поняла, что хоть тема остается очень триггерной, я уже могу писать.

Тогда мне казалось, что о Крыме начали забывать. Уже готовилась Крымская платформа, но было ощущение, что Крым вернется "когда-то", каким-то дипломатическим путем. Меня это пугало, потому что "когда-то и как-то" означает – никогда. Мы тогда боялись говорить, что Крым вернут военным путем. Но 2022 год показал: бояться нам уже нечего.

В январе – феврале я пряталась в редактировании рукописи. Уже был договор с издательством. Но я не могла отпустить текст. Дедлайны горели. В ночь на 24 февраля моя семья уже заснула. Я вносила правки за компом, и тут увидела, что готовится обращение к народу этого главного военного преступника.

Фактически за "Домом соли" я услышала первые взрывы. Я отправила сама себе на почту файл с текстом, потому что думала, что комп, возможно, не удастся сохранить.

Далее была эвакуация. Мы с ребенком примерно полгода находились в Карпатах. Где-то в мае я снова смогла открыть текст и поняла, что нужно кое-что менять. Однако основные изменения произошли после освобождения Херсона. Первоначальный вариант финала был менее оптимистичный, потому что я не могла дать себе ответ на вопрос, как и когда вернется Крым.

А после Херсона, когда повеяло ветром из Крыма, когда Крым из прошлого стал будущим, я переписала финал. Тогда на обложке появились слова "Крым вернется домой". Из мантры это превратилось в устойчивую уверенность.

Что вы сделаете первым, когда услышите, что Крым освободили?

Я не верю, что освобождение будет одномоментным. Но как только военные позволят поездам идти в Крым, я непременно поеду туда. Сейчас там уже не осталось моих родных. Но есть места, где я выросла. Также я бы очень хотела сделать тур по Крыму с "Домом соли", чтобы рассказать о Крыме, который я нашла. Надеюсь, это побудит крымчан находить правду о своем доме.

Этнический состав Крыма постоянно менялся. Так формировалась история, что там очень много людей – перекати-поле. Они не поняли этой земли, а потому не готовы бороться за нее. Им легче воспринимать оккупанта, который пришел и вывесил свои флаги. Моя внутренняя задача как автора и как крымчанки – чтобы жители полуострова смогли понять свою землю, полюбить вплоть до того, чтобы быть способными ее защищать.

Светлана Тараторина рассказала о своем Крыме / Фото с фейсбук-страницы автора

Мой Крым – очень особенный, с древней историей

Вы говорите об обретении своего Крыма. Какой он?

Прежде всего надо понять контекст, что я вырастала в Крыму в постсоветской пропаганде. Очень причудливая реальность. То, что мы слышим о мафии на Донбассе в 90-х годах, это было и в Крыму. Также параллельно культивировался имперский миф. Эти все дворцы царей, все эти Севастополи "города русской славы", все эти памятники Ушаковым, Кутузовым и тому подобное. Это то, что проросло значительно более глубокими корнями, чем, скажем, на Донбассе. Крымчан было легче убедить, что это – часть их истории.

Для меня первой такой связью с реальностью стал момент, когда я узнала о депортации крымских татар. Раньше об этом не говорилось. Какие-то вещи о Голодоморе начали рассказывать со временем Независимости. Первые годы после распада СССР Крым еще был полностью в российском контексте.

Когда я приехала в Киев, мне было очень важно найти свою украинскую идентичность. Потому что я – украинка. Мне было важно понять, частью какой культуры я являюсь. Я росла с пониманием, что Крым, видимо, не имеет тесных связей с Украиной. И потом, когда я начала исследовать историю Крыма, я поняла, как сильно была в заблуждении пропагандистских мифов. Я осознала, что Крым всегда имел очень прочные связи с материковой Украиной. Исторически так сложилось. Когда в Крыму жили еще преимущественно крымские татары, мы постоянно культурно обменивались. В определенный момент я поняла, что с крымскими татарами у нас – гораздо больше общего, чем с россиянами. 

Мой Крым – это абсолютно органичная неотъемлемая часть Украины, украинской культуры, украинской истории. Просто мы очень мало об этом знаем. Для меня открытием была глубина отношений Крымского ханства с Запорожскими казаками. От любви до ненависти и по-другому. Но всегда очень ровные отношения. Никто не стремился захватить чужие земли. Те же чумаки всегда ездили за солью в Крым. Этот соляной поток нас держал и будет держать. Мой Крым – очень особенный. Очень с древней историей. Со своеобразным характером. Мы должны понять Крым, а крымчане должны осознать свою неразрывную связь с материком.

Какая легенда Крыма поражает вас больше всего?

Конечно, это легенда о золотой колыбели. Когда я начала задумываться над романом, мы общались с этим таинственным аккаунтом, я спрашивала совета о крымскотатарском фольклоре, и он мне посоветовал одну книгу, о которой я не знала, когда жила в Крыму. Это – сборник сказок и легенд. Ее перевел мой крымский учитель. К сожалению, он умер в 2015 году. Для меня нахождение этого сборника было знаковым. Золотая колыбель откликнулась мне больше всего. Это – символ мира в Крыму. Пока эта колыбель не попала в руки плохих людей, в Крыму был мир. Легенда существует и у других тюркских народов.

Вторая история – про Мамая. Мы все знаем, что у нас есть казак Мамай. Такой интересный персонаж нашего фольклора. В частности, он присутствует в топонимике, на картинах, где угодно. Но я для себя нашла, что много реальных Мамаев было в крымскотатарских историях. Начиная от знаменитого Мамая со времен Золотой орды, который был крымчанином и никогда не забывал свою родину. Для российской пропаганды это – такой абсолютный антигерой. А для крымского народа – довольно неоднозначный военачальник своей эпохи. Но было еще и много других Мамаев. Это имя объясняется отсутствием имени, когда нужно его скрыть, чтобы не похитили джинны. Для меня этот образ объединяет крымских татар и украинцев.

Казак Мамай / Фото "Локальной истории"

Читал ли "Дом Соли" кто-то, кто сейчас находится в оккупации в Крыму?

У меня есть одна полулегендарная личность, которая написала к роману исторические комментарии. Это – аккаунт в фейсбуке. Я не знаю, кто под ним скрывается. Я не встречала даже крымских татар, которые могли бы сказать, кто это. Есть человек, который живет в Крыму и пишет всякие прикольные истории о жизни оккупантов. Я вычитала в этих постах о любви к правдивой истории, любовь к Крыму, и связалась с ним или с ней, попросила, чтобы прочитал или прочитала "Дом соли" и написала примечания. Мы договорились о гонораре, но 25 февраля пришло сообщение: перечислите эти деньги на ВСУ. Это было очень трогательно.

Читали и крымские татары. Мне очень важно, что читают крымчане.

Роман "Дом соли" / Фото АрмияInform

Силу фэнтези и фантастики долгое время недооценивали. Однако сейчас эти жанры говорят удивительно красноречиво. Возможно, уже ведутся переговоры о переводах "Дома соли" на другие языки?

Силу фантастики и сейчас недооценивают. Хотя это – неправильно и несправедливо. Потому что даже тот же "Властелин колец" – о Первой и Второй мировой войне. В Первой Толкин принимал активное участие, Вторую – он переживал.

Мне бы очень хотелось, чтобы "Дом соли" прочитали на других языках. Сейчас уже выкупили права на перевод на польский. Благодаря гранту от Украинского института книги планируется издание в Азербайджане. Очень интересно будет посмотреть на их реакцию. Потому что у них очень много перекликаний с крымскотатарским фольклором.

Ваш роман "Лазарус" – то, что я так давно искала в украинской литературе. Невероятная книга. Как думаете: Киев хранит от нас еще много загадок?

Как я верю, что Золотая колыбель где-то покоится в Крыму, так я верю, что Киев тоже требует большего исследования. Вы знаете, мы все очень долго жили как колония, нам навязывали очень много историй и мифов. Для меня фантастика – это способ находить наши мифы и бороться с их мифами. В "Лазарусе" я хотела показать, что Киев был очень многокультурный, мультинациональный, пестрый, очень сильно украинский.

Роман "Лазарус" – настоящая сокровищница киевских легенд / Фото с фейсбук-страницы Светланы Тараториной

Мне очень интересно исследовать городские легенды Киева. Замечательно, что городского фэнтези о нашей столице становится больше. Потому что это является способом как находить какие-то мифы наши, так и создавать их.