Письмо из Луганска: хорошо, что успели родить до войны, иначе...

Он выехал вон. Раз, два – выйди вон. Новая жизнь, новый язык новой страны. Новая роль, новая трудовая деятельность. Наверное, это тоже был тест и тоже звонок другу – убедиться, что выехал правильно, что его решение было правильное.

Я не хочу подыгрывать, не хочу описывать все в сумрачных оттенках. Да, работаю. Да, живу. Но после его звонка звоню нашей общей приятельнице. Это мой звонок другу, мой тест. Как ты, где ты, что? И там, и сям, но моя подруга счастлива! Родила второго ребенка, живет с мужем и уже двумя детьми в съемной квартире в Северодонецке.

Знала бы ты, какой это сарай! За такие деньги, это такой сарай!... Это какой-то бабки квартира – диван распадается, из кровати торчат пружины, дверцы висят, мебель скрипит. Мне там просто противно.

Я слушаю ее и мысленно ставлю галочки в своем листе ответа – "+" или "-".

Я не смогла бы жить с новорожденным ребенком в таких условиях. Не смогла бы сделать это добровольно, осознанно, по своему желанию. Расспрашиваю – а как же их квартира в Луганске, в которой так маниакально подбиралась мебель, до миллиметра выверялись расстояния маленькой квартиры, чтобы сделать ее еще уютнее. Квартира, в которой все создавалось для жизни, для любви, для уюта, для семьи… Огромный новый матрац на двуспальную кровать, такой, чтобы с него не хотелось вставать, а квартира именно такая, как представлялось.

Это все проносится, пока она начинает отвечать:

Это все сейчас не актуально. Думаем, как продать квартиру, куда деть мебель. Мы в Луганск не вернемся.

Недвижимость сейчас резко упала в цене. Трешки со скрипом и мебелью уходят за 20 тысяч американских долларов. У них хрущевская однокомнатная квартира. О таких говорят, развернуться негде. Сколько они за нее выручат?

Я слушаю мою подругу из прошлой жизни и вижу горизонт в ее глазах, которого уже два года нет у меня. Она мотается по Украине поездами. Она обожает свои работы – международные проекты. Она бросает фразы, от которых кружится голова: Колумбия, Индия, Испания – страны, куда уехали наши знакомые насовсем и не жалуются вовсе.

За эти два года ее семья прошла тот путь, который не прошла бы годами в Луганске. Решения, смелость их принимать, переезды, свершения, сын, названный украинским именем, в честь того города, в котором они счастливо прожили два года, выехав в никуда и найдя там друзей.

Я никогда не видела ТАКИХ отношений, я не привыкла к тому, что ТАК умеют работать.

Подруга говорит до тех пор, пока ее маленький сын не начинает плакать. Я не прошла свой тест. Эти два года я не принимала решений. У меня не было взлетов в карьере. У меня не было поездов и командировок. И о детях чаще всего я слышу только так: "Хорошо, что успели родить до войны, иначе шли бы на аборт".

Нет, все вовсе не плохо, не так уж плохо. И самое удивительное, что привыкаешь ко всему. Видеть серое и не замечать его. Жить без горизонта и думать, что так и должно быть. И уже завтра я перестану различать те оттенки, которые я вижу и отличаю еще сегодня.

Читайте также: Письмо из Луганска: за два года российская пропаганда сделала свое