Первый тип авторитарных режимов можно условно окрестить "правым авторитаризмом". В гуманитарной сфере тут все грустно. "Духовные скрепы" и молодежные госорганизации, "великая история" и "героические предки", "нравственность" и "величие отечественной культуры".
Церковь, профсоюзы, армия и народ едины до помешательства. Силовики пользуются почетом и уважением. Страна душит инакомыслие в объятиях. Если не удается – подключаются спецслужбы. Но при этом всем, в данной модели экономические рычаги все равно остаются в руках профессионалов. И бытовая экономика вполне напоминает обычную капиталистическую реальность.
Магазины и рестораны, торговые центры и кредиты, свободный обмен валют и биржа, поездки за границу и частный бизнес. Примерно так вели себя Пиночет и Ли Кван Ю, Франко и Ататюрк, Пак Чон Хи и греческие полковники.
Читайте також: Как менялось кремлевское представление об Украине и что теперь с этим делать
И в тот момент, когда правитель уходит – эти страны довольно безболезненно вливаются в ту самую среду, которую принято называть "коллективным Западом". Потому что уходит идеологическая надстройка, а экономический базис у этих режимов мало чем отличается от того, что существует в странах "развитой демократии".
А есть другой тип авторитаризма – левый. Его отличие в том, что, помимо борьбы за нравственность и духовность, правитель решает еще добиться "народной справедливости". Например, раздать национальные богатства представителям этой самой нации. При помощи государства, разумеется.
В результате получаются фиксированный обменный курс и черный рынок, регулирование цен и дефицит, монополия внешней торговли и бегство инвесторов. Во главе структурных ведомств, отвечающих за экономику (Центробанк, Минфин, Минэкономики) становятся люди, которые считают патриотизм прекрасной альтернативой компетентности. И начинается ад.
Советский Союз и Куба, Северная Корея и Зимбабве – в отличие от стран "правого авторитаризма" у всех этих режимов после ухода вождя проблемы не заканчиваются, а лишь начинаются.
Выясняется, что сама структура общественного устройства не адаптирована к реальной жизни. К этой же жизни оказываются не адаптированы и сами граждане, которых отучили от самостоятельности и приучили к патернализму. Система обычно идет вразнос и чревата самыми жесткими бунтами и волнениями.
Читайте також: Коррупционеры, власть, общество, или когда начинается энтропия государства
До недавнего времени российское государство вполне вписывалось в первую модель. Плоская шкала налогообложения и частное предпринимательство, иностранцы в экономике и бизнесе; отъем и национализация применялись выборочно и "глобальный Макдональдс" от страны не отпугивали. Более того – в той же Европе сейчас этот самый коллективный "мистер твистер" всячески ратует за отмену санкций – именно потому, что ему работалось в России тепло и комфортно.
Но война меняет правила игры.
Когда Кремль начинает выдвигать миру ультиматумы, то это может означать и то, что прежнее стремление России самой стать равноценной частью Запада – изменился. И в этот момент российское руководство может оказаться перед самым сложным в своей истории выбором.
По одну сторону баррикад – рынки и рейтинги, платежные системы и экономические законы. По другую – пояс Богородицы и Сталинград, народность и "русский мир”" Выбор, который мало что перелицует для элиты, но бесконечно изменит все для тех, кто внизу.
Потому что "пиночеты" оставляют после себя страны, способные к эволюции. А "чавесы" – уже нет.
