Прекрасно понимал, что это взрыв, – автор первой карты уровней радиации и фото блока ЧАЭС
В годовщину Чернобыльской катастрофы полковник внутренней службы в отставке Михаил Святненко рассказал 24 каналу, как стал автором снимков разрушенного четвертого блока ЧАЭС и составил от руки первую карту уровней радиации для службы пожарной охраны сразу после взрыва реактора. Государственной наградой так ликвидатора и не наградили, но острую лучевую болезнь I степени он получил.
Апрель-86
Михаил, расскажите о себе. Кем вы работали в 1986 году и где жили с семьей? Сколько вам было лет на момент Чернобыльской трагедии?
Ровно за месяц до возникновения этой мировой и страшной катастрофы мне исполнилось 29 лет. В то время я работал старшим инженером отдела Государственного пожарного надзора управления пожарной охраны Киевской области. Мы были в погонах и в военной форме. Я носил звание капитана внутренней службы. Жил в Киеве, на Оболони. А наше управление находилось на улице Межигорская, 8 на Подоле. С Оболони мне было рукой подать.
Важно Как Чернобыльская катастрофа повлияла на геном украинцев
Как вас связало с Чернобыльской АЭС? До катастрофы бывали там?
После окончания школы я поступил в Черкасское пожарно-техническое училище МВД СССР. В 1977 году меня направили в Киевский столичный гарнизон пожарной охраны. Я там прослужил до ноября 1982 года, после чего был переведен в Киевский областной гарнизон пожарной охраны. Когда я туда перешел, одна из моих первых командировок была как раз на Чернобыльской АЭС. Я приехал туда во второй половине января 1983 года.
Работал я тогда старшим инспектором в отделении организационно-строевой работы, фактически, это кадровая штабная работа. Тогда по всему СССР велась работа по укреплению дисциплины среди личного состава органов МВД. Вторая военизированная пожарная часть охраняла Чернобыльской АЭС имени Владимира Ленина, как тогда она и называлась. А сам город энергетиков – Припять охраняла шестая военизированная пожарная часть.
Мы приехали и собрали всех офицеров в административном здании Чернобыльской АЭС, которая расположена прямо на территории станции. Тогда я впервые и увидел станцию. Во время встречи я впервые услышал про "грязный", радиоактивный выброс от молодых лейтенантов из 2-Й ВПЧ по охране ЧАЭС.
Во время несения службы на блоках их неоднократно заставляли менять обувь и форменные брюки, поскольку дозиметрический контроль после неоднократной дезактивации они не проходили ... Сроки ношения одежды еще не вышли и им приходилось покупать ее за собственные средства. Тогда при мне на встрече они и задавали вопросы перед руководством управления – как быть дальше? Это было перед аварией.
Читайте также Государство хочет развивать Чернобыль: что построят
Как вы помните ночь 26 апреля 1986 года?
В 1985 году меня перевели в отдел Государственного пожарного надзора. Накануне трагедии в 20:00 я с заместителем начальника областного управления пожарной охраны Владимиром Рубцовым должны были принять участие в запланированной телепередаче в студии Главной редакции телевидения на Киев и области. Мы проводили мероприятия по пожарной безопасности в весенне-летний пожароопасный период. Поскольку я отвечал также и за связи со средствами массовой информации, то готовил выступление Рубцову. После передачи мы с телевизионной группой, которая была задействована в этой программе, поехали на ужин. Разъехались поздно.
Меня водитель завез домой около 00:40 26 апреля. Я, фактически и не отдохнул, только уснул, как не прошло и часа и зазвонил домашний телефон. И диспетчер Центрального пункта пожарной связи сообщил о пожаре на Чернобыльской АЭС. По тревоге был поднят весь начальствующий состав управления.
Знали ли вы уже тогда, что радиация попала в окружающую среду?
Когда мне пришло сообщение о пожаре, я у диспетчера еще тогда спросил дополнительно: "Что случилось? Взрыв?". Хотя так спрашивать нельзя было, вы же знаете, все было засекречено. Органы государственной безопасности заботились о том, чтобы не было утечки информации и паники, и эта трагедия была не для широкого разглашения.
Вам сообщили, что произошел взрыв или пожар?
Всем говорили, что пожар. Но я прекрасно понимал, что это взрыв. Если был поврежден блок, то это автоматически для специалистов понятно было, что утечка радиации. До своего управления я добирался на такси, так как метро ночью уже не работало. По тревоге первыми выехали на станцию лейтенант Владимир Правик с караулом и лейтенант Виктор Кибенок с караулом из городской части Припяти. Это два лейтенанта, которые непосредственно руководили тушением пожара на крыше машзала после взрыва.
Меня и 5 офицеров включили в группу дозиметристов, которую я и возглавил. Мне поручили на складе гражданской обороны управления получить дозиметрический прибор ДП-63-А. Это был первый прибор со шкалой, которая была рассчитана на 50 рентген. Мы с офицерами прошли ускоренный восстановительный курс наработки на этом приборе.
Выдали вам защитные костюмы?
Все мы получили общевойсковые защитные комплекты: резиновые штаны с бахилами, куртки с капюшонами, противогазы, тревожные чемоданы. После этого мы ожидали команду выезжать на станцию. Большинство машин уже тогда из районов были направлены к месту чрезвычайного происшествия в Припяти. В этом также были задействованы гарнизоны из поселков городского типа Иванков, Полесское, из городов Бородянка, Вышгород, Белой Церкви, Броваров.
Мы знали, что угроза уже перекинулась и на третий блок, пожар был затяжным. Различные подразделения ехали на помощь, потому что людей и технику надо было менять. Поскольку наше подразделение охраняло станцию, мы уже знали с чем это связано. Чернобыльская АЭС была особо важным объектом номер один среди всех объектов народного хозяйства в области. По важности и по безопасности.
Какое у вас стояло первоочередная задача? Почему вас отправили на станцию?
Нас подготовили и мы выехали уже под утро воскресенья 27 апреля. Нам поставили конкретную задачу – провести радиационную разведку территории станции и города Припять.
У меня есть нарисованная схема, по каким точкам мы ездили и делали замеры. Когда мы въезжали в Припять, на путепроводе я впервые включил дозиметрический прибор, его шкала неоднократно ударялась в крайнее положение. Излучения настолько было мощное, что прибор сразу вышел из строя.
Мы поехали к городской пожарной части Припяти. Именно здесь я и получил задание от правительственной комиссии фотографировать поврежденный энергоблок ЧАЭС. Там же нам и выдали более новый прибор, с которым мы каждые 2 часа по очереди выезжали и делали замеры радиации. Также на базе городской части я от руки составлял первую карту с нанесением уровней радиации на прилегающей территории к станции и в городе.
Карта пребывания Святненко в Чернобыльской зоне в апреле 1986 года / Фото Алины Туришин
А где эта карта сейчас?
Она находится в Главном управлении государственной службы по чрезвычайным ситуациям в Киевской области. Это на Подоле, где я и работал. Я ее забыл, уже прошло много лет и только, когда я обратился за справкой для себя, главный специалист отдела Сергей Гоздиковский мне показал ее и напомнил. Она там хранится, потому что тогда эта карта была тайной.
Где вы питались?
В кафе у горкома партии. Ели и на улицу выходили, в частности, когда военные вертолеты в первые дни сбрасывали смесь песка, свинца и бора над реактором. Рабочие ЧАЭС грузили эти мешки с песком на реке Припять. Я помню, как мы здесь обедали и смотрели на это. И когда смесь сбрасывали с вертолетов, некоторые мешки разрывались в воздухе от теплового потока, а ветер сносил все в сторону.
Фото В Чернобыльской зоне живут невероятные лошади Пржевальского
Как было сделано исторические фото
Вы являетесь первым автором фотографий разрушенного реактора ЧАЭС, потому что профессиональный фотограф отказался ехать. Расскажите, как это было.
Нас выстроили и подходит к нам полковник Станислав Антонович Грипас – настоящий боевой офицер, с которым я, собственно, там и подружился. К тому времени он был заместителем республиканского управления пожарной охраны МВД Украинской ССР. Подошел и говорит нашему майору, старшему группы Василию Давыдову: "Кто будет фотографировать на станции?". Старшему группы Давыдову, который в то время был начальником испытательной пожарной лаборатории, еще перед выездом в Припять поставили эту задачу.
Фото Михаила Святненко разрушенного энергоблока ЧАЭС и карта облучения:
На ЧАЭС должен был ехать фотограф. Когда мы только должны были выезжать из Киева, этот фотограф был возле машины с сумкой и с тремя фотоаппаратами. Но когда мы садились в машину, он начал отказываться ехать с нами. Дословно он сказал следующее: "Василий Леонидович, извини, но я не поеду. Вы в погонах, а я – человек гражданский. У меня трое детей". Значит, он знал, что эта задача связана с выполнением в условиях повышенного радиоактивного излучения. Я стоял без задней мысли, а Давыдов говорит: "А кто же будет фотографировать?". А фотограф косится на меня и говорит: "капитан Святненко, он же фотографировать умеет".
Вы умели фотографировать?
Я не был профессиональным фотографом, но будучи старшим инженером отдела Госпожнадзора, в моих функциях были связи со средствами массовой информации. Когда я уезжал, мне приходилось делать снимки с больших пожаров, которые периодически подавал в СМИ. После бракосочетания, родители жены Татьяны подарили нам фотоаппарат ФЭД-3. Тогда тесть меня научил и я начал увлекаться.
Михаил Святненко / Фото Алины Туришин
Они знали, что я этим занимаюсь. Я подумал, что они поговорят и на этом речь закончится. Однако, оказалось, что в машину майор Давыдов поставил сумку, а сам фотограф не сел. Я его частично понимаю, но поскольку это была народная беда, возможно, это было не порядочно с его стороны. Потом еще оказалось, что из сумки он забрал хорошие две фотокамеры.
Так вот, Грипас обратился к Давыдову с вопросом: "Кто будет фотографировать?". Давыдов указал на меня. Я на него посмотрел и думаю, шутки шутками, но как снимать? Я Давыдову сказал: "А кто будет нести ответственность? В условиях повышенной радиации пленка засветится. Я не гарантирую, что выйдут эти снимки качественными".
С кем и как вы добирались до разрушенного реактора блока?
Сделать эти снимки дал указание первый председатель правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС Борис Щербина, которого прислали из Москвы. Надо было сфотографировать разрушенный четвертый энергоблок и представить затем эти снимки членам правительственной комиссии. На станцию из Припяти выехали полковник Грипас, майор Давыдов, я и водитель.
Одет я был в повседневную военную одежду. Из Киева мы прибыли на одной машине, а до станции ехали на другой. Общевойсковые комплекты и противогазы остались в первой машине, в которой прибыли из Киева. Это, как говорится, была спешка и халатность, непосредственно, наших командиров. Это же была наша безопасность. И когда мы только стартанули ехать, я тут же спохватился и говорю: "Вася, а мы костюмы забыли. Хотя бы противогазы взяли бы. Мы же выезжаем на объект после взрыва".
Но, знаете, это было такое странное время, в машине же полковник сидел. Надо было просто остановиться и вернуться, но мы не могли этого сделать – руководство же. А я думал, как я буду снимать? Через стекло машины – не могу, надо было же выходить и искать ракурс. И тогда я майору Давыдову сказал, шутя: "Если я буду падать – будешь меня поддерживать". Я возмущался, но повлиять никак не мог.
Какие у вас были первые эмоции, когда вы увидели разрушенный энергоблок?
Такого страха не было, но я бы назвал это "бардаком". Это, фактически, была человеческая небрежность. Все, что связано с ядерной безопасностью, должно обладать высокой степенью ответственности и дисциплины. Это очень высокая ответственность перед людьми. Это же угроза прежде всего здоровью. Я посмотрел на это все и подумал, что само по себе оно не могло возникнуть.
Знаете, я много читал технической литературы и про этот реактор тоже. К тому времени он считался самым безопасным и имел тройную защиту. В те времена действовал лозунг "ускорения" для развития экономики. Но в ядерной сфере этот лозунг был неуместным. В целом хочу сказать, что на практике таких экспериментов не проводили, и это вообще "нонсенс" с такими объектами. Это был объект номер один.
Я выходил один и фотографировал сам. Надо бы конечно надеть защитную марлевую маску, а тем более респиратор. Уже потом, как начали приезжать журналисты и корреспонденты, то они фотографировали ликвидаторов и всех, кто был задействован, уже в респираторах и белых защитных костюмах.
Мне странно, когда показывают фотографии и говорят, что защитные респираторы были в первые дни. Я там был, нам не давали их. У нас их просто не было, были противогазы, но мы их не использовали. Если бы были, то можно было бы хоть как-то защитить органы дыхания и глаза. Радиоактивное излучение – это одно, а радиоактивная пыль – это другое, она все после взрыва была в воздухе.
Что потом сделали с фотографиями? Куда отправляли?
Фотоаппарат был заряжен пленкой на 36 кадров, которые я полностью использовал. Для того, чтобы получились эти снимки и не засветились, надо было постоянно менять диафрагму и выдержку. Все делалось на глаз. Большинство кадров были засвечены. Когда мы вернулись, нам сказали проявить пленку и распечатать фотографии в тот же день. Мы поехали с майором Давыдовым в Чернобыль. Там уже нас ждали, была договоренность с правительственной комиссией, что нас встретит начальник Чернобыльского райотдела внутренних дел и предоставит все услуги. Проявлял пленку следователь-криминалист. Нам удалось вытянуть четыре качественных снимка, которые не были засвечены. Затем мы передали все эти фото правительственной комиссии для Щербины.
Наши все эти снимки передали вместе со служебной корреспонденцией из Борисполя в Москву для руководства СССР. К тому времени на центральном телевидении шла информационная программа "Время", где показали эти фото. Сначала в газетах на последних страницах писали, что ничего не угрожает, что все под контролем, проводятся мероприятия по ликвидации. Это уже потом начали снимать гриф секретности, когда радиация дошла до скандинавских стран.
Несколько фотографий мне удалось вывезти за пазухой, мы сделали тогда и копии себе на память. По возвращении в Киев, когда я находился на больничном, майор Давыдов сказал, что меня разыскивало КГБ. Искали из-за негатива пленки, чтобы информация не распространялась. А фактически пленку из Припяти вывез Давыдов. Когда спрашивали, он сказал, что у меня.
Вам заплатили что-то за эти снимки? Возможно, зарплату подняли в дни ликвидации?
Это уже после меня работники, которые работали вахтовым методом и были задействованы в 30-километровой зоне, получали более высокие зарплаты. А я был в погонах, меня подняли по тревоге. Члены профсоюза получили повышенную ставку за работу в выходные и за праздничные дни. А мы ничего не получили, потому что мы давали присягу. Позже нам выплатили уже небольшую сумму за нахождение на Чернобыльской АЭС. Уже когда я ездил просто в командировку в 1994 году в 30-километровую зону ЧАЭС, то платили вдвое больше.
"Я знал, что катастрофа – масштабная"
Какая атмосфера царила среди ликвидаторов?
Я был в своей родной стихии. У нас всегда присутствовала организованность. В нашей службе паника не приветствуется, потому что служба "01". У нас наоборот есть правило – не допускать паники на пожаре и при других чрезвычайных ситуациях. И так же действовали в зоне ликвидации аварии. Мы не допускали проявлений паники. У меня часто спрашивали – боялся ли я. Было просто ощущение неопределенности. Я понимал, что это не дни и не месяцы. Я чувствовал, что это затянется надолго и знал, что катастрофа – масштабная. Мы знали, что крышки реактора уже нет, что он открыт.
Полковник Станислав Грипас летал над реактором на вертолете и пригласил вас, чтобы вы пофотографировали с высоты, но вы отказались. Почему?
В ночь на 1 мая нас перебазировали из Припяти в Чернобыль, там нас впервые помыли и переодели. Тогда Грипас подошел ко мне и говорит: "Капитан, может полетим и ты с вертолета сфотографируешь?". Я отказался тогда, потому что свою миссию я уже выполнил. Я остался выполнять свою основную задачу – дозиметрические замеры. Я ведь еще на эвакуации тогда был и замерял технику, которой вывозили людей. Может это мне и сохранило жизнь, я мог бы получить и большую дозу радиации.
Я уже принципиально не захотел лететь еще и потому, что я пытался позвонить из пожарной части домой в Киев, чтобы предупредить свою жену, чтобы она с детьми не ехала к озеру в Пуще-Водицу на майские праздники. Мы запланировали еще до аварии поехать отдохнуть и они могли поехать без меня, а я их не предупредил об аварии с радиацией. Я неоднократно звонил, но все звонки блокировали, чтобы не было утечки тайны. Я так и не дозвонился и не предупредил, а жена с детьми поехала. Как раз в это время роза ветров изменилась, и вся радиация пошла в сторону Киева. У меня такое плохо ощущение тогда было, словно нас за людей не воспринимали. Тогда моему старшему сыну исполнилось только 6 лет, а младшему 2,5 года.
Фото Для Чернобыльской зоны отчуждения создали официальный бренд
Радиация то сказалась на здоровье ваших детей?
Да, дети болели, у них была увеличенная щитовидная железа. Возраст был маленький, они беззащитны были еще. На майские праздники не отменили демонстрацию к Международному дню труда. Они поехали на целый день, гуляли под солнцем. В Припяти хоть и поздно, но сказали закрыть окна и не выходить, а мы свои семьи так и не смогли предупредить. За это бы уже судили. Почему людей не предупредили?
А с полковником Станиславом Грипасом что случилось?
После ликвидации я его встретил в Пуще-Водице. Там был открыт Всесоюзный научный радиационный центр медицины. Когда второй раз я приехал, помню, что был светлый солнечный день. Я иду по дорожке, а навстречу мне идет пожилого возраста человек. Я не знал, что это он, Грипас был по жизни подтянутым бравым офицером. Я прохожу мимо, а он ко мне говорит: "Капитан, ты что меня не узнаешь?". Мы обнялись, потому что в то время появилось, как говорится, братство ликвидаторов. Через некоторое время я узнал, что он ушел из жизни из-за сильного облучения. Мне рассказывали, что он вместе с женой ехал с дачи в автобусе, Грипас положил свою голову ей на плечо и больше не проснулся.
Вы видели эвакуацию людей. Расскажите, какая атмосфера царила среди жителей?
Обеспокоенность у людей была, но явной паники я не видел. Было все организовано. Эвакуацией занималось управление внутренних дел Киевской области. Было подано большое количество автобусов. Как сейчас помню, что милиционеры были у каждого подъезда. Надо было быстро и организованно вывезти людей. Пожалуй, паники не было, потому что людям сказали, что они покидают город, буквально на три дня. Им сказали взять документы, ценные вещи, какую-то одежду и продукты. Люди ехали и большинство было уверено, что вернется.
Какой ваше наиболее яркое воспоминание или эмоция из Чернобыля?
В нашей службе присутствуют солидарность и братство. Это люди огненной профессии, которые проходят, как говорят в народе "огонь, воду и медные трубы". Это мы действительно прошли. Я вспоминаю не только Чернобыль, но и другие пожары. Например, на одном из таких, который продолжался трое суток, где мы даже спали под открытым небом.
Фото Алины Туришин
Вы застали в Припяти пожарных, которые тушили на станции огонь сразу после взрыва реактора в ночь на 26 апреля. Вы знали, что их облученных отправили в больницу Москвы?
Когда мы приехали, их сразу отправили в медико-санитарную часть №26 станции. Там им оказали первую помощь. Затем я присутствовал, когда их из Чернобыля отправляли автобусом Ikarus в Борисполь. Там был рейс на Москву в известную клинику №6. Там лечили всех, кто получил облучение, или на атомных предприятиях или на атомных подводных лодках. Эта клиника была полузакрытой. Здесь же и умерли наши ребята из первого эшелона, которые тушили пожар: лейтенант Владимир Правик, лейтенант Виктор Кибенок, сержанты Василий Игнатенко, Николай Ващук, Владимир Тишура, Николай Тытенок. Они умерли в течение мая. Когда я вернулся с больничного, мне пришлось принимать звонки из Москвы с этими траурными сообщениями, что умирали наши ребята. Затем я должен был известить об этом их семьи.
Как вы это сообщали семьям?
Это было очень болезненно для меня. Ведь у них была 4 стадия облучения, несовместимая с жизнью.
Что вам сказали в больнице? Вы знали о таких страшных последствиях катастрофы?
Дословно нам не говорили. Мы знали, что лежат они в очень тяжелом состоянии. Почему тогда их туда и перевезли. Они были в отдельных закрытых боксах. Их обслуживали врачи, как сейчас при коронавирусе. Из больницы давали сухую информацию – констатацию смерти. Тела запретили забирать из Москвы и хоронить на родине. У них было очень высокое излучение. Их хоронили в закрытых гробах на специальном Митинском кладбище.
А вы получали прямой приказ не рассказывать то, что вы знали?
Как говорится, мы держали нос по ветру. Мы же были офицерами. Мы понимали, что огласка служебной тайны – невозможна. Мы все понимали. Мы же видели сообщения в средствах массовой информации, которые были с двойным смыслом. Все было секретно. В первые дни на Чернобыльскую АЭС не пускали из прессы абсолютно никого. Первых корреспондентов начали пускать в начале мая.
Жизнь после трагедии
В одном из интервью вы рассказывали, что не хотели говорить о Чернобыльской катастрофе первые 20 лет после аварии. Почему?
Очень много к людям было несправедливости. Я на себе это видел и чувствовал. И когда его подают в совершенно другом ракурсе – меня это раздражало. Со мной когда-то работали психологи-американцы, вот они всегда подводили к тому, был ли у меня страх, испугался ли я. Нет, у меня был большой осадок и я был подавлен, но страха не было. А подавлен был из-за этой человеческой халатности. И это не произошло просто, это не природная катастрофа, это человеческий фактор. К ликвидаторам было пренебрежение. У меня была справка, где медики написали "противопоказано направлять в зону". А меня направляли, включительно по 1994 год.
Помню, как я поехал на ликвидацию 27 апреля, а пропал на целую неделю для семьи. Уже кто-то из ребят возвращался, их госпитализировали, а меня не отпускали. Моя жена Татьяна переживала, звонила в управление и спрашивала: "Где мой муж? Почему его не меняют?". Там отвечали, что "ему нет замены". У меня возникает вопрос – я был настолько незаменим? Я был такой же ж в погонах, с таким же специальности, с таким же опытом. Более того, когда я приехал домой 3 мая, то пошел на осмотр в поликлинику.
Я думал, что меня госпитализируют, а мне сказали, что нет мест и меня определили на амбулаторное лечение. То есть, я приходил, сдавал анализы, так и ходил. Я был возмущен. Только через полгода меня впервые после аварии госпитализировали.
А почему до 1994 года ездили в Чернобыль?
Да, действительно, меня неоднократно отправляли в командировки, вплоть до 1994 года. Я в это время был назначен старшим инспектором группы кадров отряда по охране 30-километровой зоны ЧАЭС. Я занимался организацией и комплектованием личным составом подразделений пожарной охраны 30-километровой зоны ЧАЭС вахтовым методом.
Как радиация повлияла на ваше здоровье?
Когда я приехал с ликвидации, мои органы дыхания, в частности, носоглотка была вся в язвах. У меня брали мазки, отправляли куда-то на исследование. У меня были радиоактивные ожоги от пыли. В организмеу меня было больше единицы цезия. Нас возили тогда в 25 больницу и проверяли. Прошло некоторое время и у меня вообще из ведомственной поликлиники МВД пропала еще и амбулаторная карточка. Потому что там были записи, которые свидетельствовали, что было большое облучение. Стационар весь был заполнен, а я был две недели на амбулаторном лечении. У меня взяли анализы крови, я получил заболевание крови. Затем в течение 5 лет у меня было нарушена формула крови. По линии медицины тогда все секретили и не показывали, что у нас такое большое количество людей получили последствия после радиации. А уже в 1990 году на экспертном совете мне заочно по документам вынесли, что в 1986 году я переболел острой лучевой болезнью I степени.
Было указание не показывать облучения личного состава. Мне трижды пересматривали дозу облучения. Не все документы учитывали.
Смотрели сериал HBO "Чернобыль" со Стелланом Скарсгардом, Джесси Бакли и Джаредом Харрисом?
Фильмы, снятые о Чернобыле, принципиально не смотрю. Там допускается вымысел и искажаются факты. Из наших ликвидаторов многие обиделись, что с ними не говорили и не спрашивали.
Сейчас государство как-то помогает вам, как ликвидатору?
Нет, я как и все другие рядовые наши ликвидаторы получаем то, что получаем. С каждым годом льготы все сокращаются. За фотографии разрушенного реактора нас пообещали представить к Ордену Красной Звезды. Это государственная боевая награда, которую дают во время войны и за особые заслуги военнослужащим. Орден так и не дали, нас представили к медали "За отвагу", наградной лист которой пролежал под сукном 5 лет в республиканском управлении пожарной охраны.
Интересно Путешествуй по Украине: видео о Чернобыле
Каков главный урок Чернобыля, по вашему мнению?
Из этой страшной трагедии надо было сделать серьезные выводы. Таких катастроф в мире не было. Мне больно об этом говорить. Но я могу сказать – надлежащие выводы из этой катастрофы со всех сторон не сделаны: ни в экологии, ни в медицине.
Чем сейчас занимаетесь?
5 лет назад меня пригласили работать в кинокомпанию StarMedia начальником отдела охраны труда, техники и пожарной безопасности. Работаю по сокращенной рабочей неделе, так как имею инвалидность. Работа меня держит, прежде всего, морально. Среди творческих людей и, несмотря на ответственную работу, кинопроизводство интересно.
Чернобыльская катастрофа: как это было – смотрите видео