Сапер-доброволец: Моя внучка мной гордится. Мне другого не надо

Когда-то давно боец "Правого сектора" с позывным "Вагнер" был администратором обкома профсоюза по делам молодежи и спорта в Львове, откуда вынес стойкую неприязнь к партийной номенклатуре. С тех пор он успел побывать и полярником, и моряком дальнего плавания, и бизнесменом, и финансовым брокером, и добровольцем. Почти стал танкистом, но в силу возраста попасть в ряды ВСУ ему не удалось. Зато за время участия в войне на Донбассе ему удалось стать одним из самых известных саперов.

В интервью сайту "24" Вагнер рассказал о том, что указывало на войну с Россией задолго до ее начала, в чем специфика работы саперов и как долго Украине предстоит разминировать Донбасс после окончания боевых действий.

Вы моряк, преподаватель, полярник, антикризисный менеджер…

Ну, не совсем антикризисный менеджер. Я работал в Николаевской импортно-экспортной судоходной компании. Должность называлась "советник по коммерции". До этого полярником был – мыс Челюскина, остров Белый, земля Франца-Иосифа. А как я стал брокером – это же вообще!

Как?

Был полярником гидрометобсерватории. Что на Белом, что на острове Хейса. Она называлась обсерватория имени Кренкеля. Еще на Челюскине в обсерватории имени Федорова работал. Эти обсерватории занимаются гидрометеорологией и контролем среды. Это для обеспечения северного судоходства.

Когда началась в 90-х шоковая терапия вот эта с экономикой, стал искать себе применение на материке. Меня вызвали главным инженером в город Лахденпохья, это в Карелии. Это не совсем то, на что я учился, но они почему-то посчитали, что если есть диплом, значит – я могу. Когда работал инженером, видел, как приходили ребята, заказывают у нас, то фанеру, то еще что-то. Они свободно все это покупали, договора заключали, вот я у них узнал, что это такое. Они объяснили, что они – брокеры. Короче, потом я отучился в Ленинграде при российской товарно-сырьевой бирже. Потом мать мне написала, что с отцом плохо, ей тяжело одной. Пришлось уволиться, дали перевод на Черноморскую товарно-сырьевую биржу в Николаеве. Вот там я, собственно говоря, и обосновался. Оттуда уже пошел работать на судоходную компанию.

Из судоходной компании – куда?

Отучился на финансового брокера и начал так работать. Сначала сам, потом – начал обучать народ. Потом заболела мать, инсульт, я продолжал обучать, но уже по интернету, потому что далековато было до Николаева ехать. Все-таки, народу хотелось учиться не по интернету, то это все затухло. Ну и потом вот война началась.

Кстати, когда я преподавал, в этом деле есть аналитика финансового рынка. Фундаментальный анализ. В него входит геополитика, финансовый анализ. По потокам финансовым всегда четко видно, куда что направляется и где ожидать чего.

На нашу войну что-то указывало?

Да. И на войну в Грузии указывало. Я российских миротворцев в Грузии называл мерзотворцами, потому что они целенаправленно снабжали грузинских сепаратистов, их главной задачей было напакостить.

Что еще на нашу войну указывало, так это политика Кремля. Начиная с таких, вроде бы, безобидных вещей, как изображение придурковатого хохла в медиа. Еще один момент: совдеповское поколение было воспитано на идеях дружбы народов, что Украина и Россия – это единый народ и, так далее. Воевать с нами – не всякий бы согласился. Поэтому должно было подрасти поколение, которое воспитывалось на идее, что в Украине много русскоязычных…. По сути дела – да. Я, наприклад, з однаковим успіхом розмовляю російською і українською. І це не заважає мені любити свою країну тому що я – українець. Вот. Так что я, ни дня не рассуждая, пошел добровольцем.

Почему именно Правый сектор?

Потому что больше никуда не брали. Сначала своего военкома уговорил, чтобы он меня оформил. Прошел медкомиссию, поехал в 72-ю аэромобильную бригаду в Николаеве. Начальник штаба мне сказал: "Батя, спасибо, что пришел! Но я не могу! Тебе уже 61 год. По закону не могу". Короче, чисто законодательно я не подошел. Начал искать другое подразделение. "Правый сектор" взял меня безоговорочно. Думал, что пригожусь как радиоспециалист…

Но пришлось стать сапером?

Ну, сначала я был стрелком. Даже обучался на наводчика в танке на "Десне". Попал в "Хату Сирка", это 5-й батальон. А как я туда попал! Меня сначала не хотели отпускать с "Десны". Я сказал, что тогда сам поеду. Беркут ответил, что без его разрешения меня никто никуда не пустит. Я ответил, что понимаю, но все равно поеду. И поехал на войну, меня приняли.

"Хата Сирка" – это Пески. Вторая рота 5-го бата. Именно наш взвод держал корректировочный пункт "Небо" и пункт "Земля", мы прикрывали корректировщиков, чтобы с земли им не досталось. Там прошло боевое крещение, первые ранения…Обычно ранения получаешь по неопытности. Некоторые иногда еще получают по борзости. Но у меня, все же, уже и возраст не тот, чтобы борзеть. Поэтому мне достаточно было одного урока.

Какого?

Я как это ранение получил. Начали нас забрасывать минами, я был в своем окопе. Я к тому времени еще не знал, как себя вести во время минометного обстрела, что надо выждать, пока заряд выкинут, тогда есть пауза, в которую можно перебежать. Я выбежал сразу, слышу – летит, свистит. Посмотрел – даже увидел эту мину. Смотрю – на меня летит. Обратно прыгнул в окопчик. Пока приседал – она где-то в двух метрах от меня долбанула. Присел настолько, что меня только по голове присыпало. Челюсть свернуло, потом разговаривал криво долгое время. В шею попало, в спину. Такое. Это я так отвернулся. Врачи мне потом сказали, что могу себе записывать новый день рождения. Потому что еще чуть-чуть – и попало бы в сонную артерию. Но ничего, зажило.

Мне повезло, что мина взорвалась далеко, что остался цел. Второй раз тоже повезло, потому что действительно разлет пошел поверху. В принципе – кому везет? Кто осторожен. Потому что я вот многие случаи знаю, когда ребята подрывались, травмы получали из-за неосторожности. Это уже была расслабуха, а расслабляться нельзя. Многие просто чего-то не знали.

На Песках долго пробыли?

Собственно говоря, я там в два приема был. Первый раз после ранения в феврале оттуда уехал. Потом в марте вернулся. Побыл месяц, наши позиции тогда уже разбомбили, поэтому мы переехали. Потом начали набирать на саперов. Мало кто соглашался.

Вы согласились?

Ну да.

Почему?

Хотел быть более полезным. Да и вообще я любитель техники, механизмов и всего такого.

Доучились до того, что стали достаточно известным сапером?

Да… Но это же потом уже все пришло. Потом еще Бутовка была. Потом – Опытное. Потом я начал обучать людей. Потом – Новогродовка.

Что минировали, что такую славу себе заработали?

Изначально меня и еще одного парня определили в разведку, в диверсионную группу. Там два сапера должны быть, и вот нас туда направили. Обучали-обучали, и вот так мы с диверсионной группой, на Бутовке в основном, передний план минировали-разминировали. То есть как.. Те, кто был на позиции до нас – заминировали, карту минных полей не оставили. Приходится на свои же минные поля лезть наощупь и работать. Там и так видно… Ну. как видно… Когда видно мину – это может быть или неопытность сапера, или ловушка. Сам такие ставил. Это хорошо срабатывает.

Саперы более опытные были у нас или у противника?

В начале войны саперы были не очень опытные, что у нас, что у них. Хотя они и ловушки ставили, растяжки у них были примитивные. Но мы же все равно тогда этого не знали. У нас тогда был так называемый закон паранойи. То есть – на неизвестную территории не заходить, ничего не трогать, что-то заметил – все равно не трогай. Кстати, по инструкции многие мины и ловушки запрещено вообще даже саперам разминировать. Как показывает практика – все равно разминировали, а что делать? Тут самое главное, чтобы руки не тряслись. У меня такой характер, что чем сложнее – тем более я собран. Расслабиться могу, когда ничего не грозит. Когда сложности – собираюсь.

Важно провести группу на ту сторону и привести ее обратно. Сначала думали, что наши диверсанты могут обучиться. Это была наша ошибка. Думали, мол, да что там? Поставил мину и все, это элементарно. Но когда один получил ранение, второй без ноги остался, поняли, что специалист – есть специалист.

Не очень люблю про это рассказывать, потому что много у нас до ужаса примитивного было. До сих пор сторонник того, чтобы взрыватели были радиоуправляемыми. Даже производство хотел бы открыть. Это очень удобная штука. Например, диверсионную группу преследует противник, а у тебя уже все готово – только на ножки поставил этот МОН-50 и когда услышал шорох – нажал. Сразу – Бац! – и никаких желаний у преследователей уже не остается. Или они ползком на четвереньках продолжают движение, но это уже не преследование. При желании и финансировании вот такие вот вещи можно делать и это очень помогает.

Что было после Опытного?

Авдеевка. Все. Была еще Новогродовка, но я ее не считаю, там была база, с которой нас снимали, когда надо было перехватить кого-нибудь или что-то такое, по тревоге снимались. Честно говоря, для меня самое родное – это Пески. Бутовка – тоже боевой путь, это плотные бои, когда они рядом, в 60 метрах от нас. Железная дорога, насыпь. Мы на насыпи были, потом – железная дорога, потом – кусочек лужайки, заросший кустами и высокой травой. Они в этой траве себе наделают нор и проходов, мы про них говорили: "Кроты лезут".

У них еще тактика такая была: стрелки нас вызывают на бой, а там были гастролеры-снайперы, вот стрелки нас вызывают, мы себя обнаруживаем, а гастролеры нас "щелкают". Но мы их тоже выслеживать начали. Один раз был такой случай. На той стороне там шахтные постройки разные из бетона, из железа. Были еще такие большие, вроде трансформаторных будок из силикатного кирпича. Я наблюдаю и вижу что там, где раньше ровная стена была – дырка появилась, одного кирпича уже нет. Потом вторая дырка появилась. Продолжил следить, вызвал командира, чтобы он посмотрел. К тому времени, пока он пришел – уже каждая из дырок по три кирпича шириной была. Ну, ясно, что это бойницы. Тогда нас или 5 или 6 человек взяли РПГ-шки, подкрались и по команде туда запустили противотанковые гранаты. Разнесли, нормально.

Второй случай был, снайпер вылез из своей лежки. Думал, что туман и его ночью не увидят. А я его в тепловизор увидел. Спугнуть я его спугнул. Вот таким макаром мы их оттуда выжимали. Всяко приходилось. Но о себе там как-то не думаешь.

Вы поэтому инсульт на ногах переходили?

Ой, инсульт это было в Новогродовке. Мы тогда поехали на перехват диверсионной группы. У меня самочувствие было так себе, думал, что это насморк и лечился соответственно – медом с чаем. Вот во время боя мне стало немножечко не по себе, меня отвезли в Селидово и потом отправили на Мечникова в Днепропетровск. Это и был конец моей карьеры.

Я, конечно, хотел вернуться. Но познакомился с женщиной и решил остаться. Думал, здесь найду себе применение, но никак что-то не получается. Имею в виду – по своей специальности, чтобы обучать молодежь. Честно говоря, после того, как развод в Правом секторе произошел, он распался на ДУК и УДА, сложно найти что-то.

А другие подразделения?

Пробовал в ВСУ, но мне сказали, что только с разрешения Министерства обороны, потому что возраст уже не тот.

Так хочется вернуться?

Ну как, хочется... Война же еще идет, она не закончилась. Время проходит, теорию-то я помню, а с практикой – это как у скрипача, нужно все время заниматься этим.

Зачем Вам это все?

Мне? А кто? Ну, если я умею, то почему нет? И кто вместо меня пойдет? Молодежь? Ну, вот Морячок погиб – ну как так? Молодежь – немного беспечна. В нашем деле нужно иметь трезвую голову, хладнокровие и принимать решение моментально. У меня все это есть.

Возможно, не смогу научить молодежь чему-то новому. Типы взрывателей, как их разоружать – это они и сами выучить могут. Но я могу научить методам работы, выдержке и психологически настроить. Психологический настрой – это важно. Я видал людей, которые учились вместе со мной на саперов, я видал, как у них дрожали руки, как они боялись подойти к взрывному устройству. Было видно, что человек просто не сможет этим заниматься.

К взрывному устройству страшно подходить?

Конечно! Если знаешь, что оно действительно взрывное. У нас случай был: преподаватель принес одну секцию от "Точки-У". Начал разбирать, показывать, рассказывать, почему она не взорвалась. Хоть бы кто разошелся! Хотя килограмма этой взрывчатки было достаточно, чтобы разнести всех нас. Но ничего, мы спокойно стояли, смотрели.

Как унять страх?

Его никогда не уймешь. Конечно, на войне есть такая особенность: сначала боишься, потом – привыкаешь, потом – начинаешь бояться чего-то другого. Я, например, боюсь на фронте тишины. Когда стрельба – это общий фон, при котором можно и поспать, и покушать. Вот если тишина – значит, что-то задумали. Иногда злость помогает не бояться.

Умереть морально – можно еще до боя. Страшно бывает и после боя. Я когда на себя в зеркало посмотрел, когда ранение в шею было, и подумал "Ого!". Но у меня не было тех ранений, которые бывают у людей. Так, зацепило.

"Ищите мины, здесь был Вагнер" – это про Вас говорили?

Да. Не секрет, что каждый сапер, да еще и диверсант, должен уметь изготавливать взрывчатые вещества из подручных средств. Я иногда, чтобы набить себе руку, этим делом занимался. Тренировался. К примеру, в Николаеве, когда обучал молодежь, то испробовал там пару штук. Народ испугал. Когда меня там не было уже, я на фронт уехал, к нам прибежали "маски-шоу". Забежали с возгласом "Ищите взрывчатку, здесь был Вагнер!".

На фронте этого не надо. На фронте – набрал пластида, с тех же подбитых танков, и этого вполне достаточно. Были бы взрыватели. Лучше бы народ обучался тому, как правильно заложить мину, чтобы достичь желаемого эффекта.

Сепары, например, еще применяют мины времен Второй мировой. Деревянные, к примеру. Вот как ты ее обнаружишь? Только щупом. То, на чем нас обучали – миноискатели финские, немецкие, американские, то да се. На фронте ими пользоваться невозможно, потому что куча осколков кругом. Потому самое надежное средство – это щуп, а еще лучше – штык. У меня был штык австрийский, вот им я и работал. И заточку мне сделали хорошую, что я мог детонационный шнур спокойно резать.

Чем Вы за все время пребывания на фронте гордитесь больше всего?

Тем, что я сапер. Честно говоря, никогда особо не задумывался, чем горжусь. Чем я лучше других? Около меня такие хлопцы были безбашенные, что ого! Вот когда мы все вместе – да, мы можем!

Горжусь ли я тем, что воевал? Да. Я себя за это уважаю. А чтобы сделал такого чего-то сверхъестественного… Это делал не только я, сверхъестественное делали многие. Очень обидно было терять людей, которые были рядом. Кого-то потеряли случайно, кто-то был самоотверженно в бою погиб, кто-то – по глупости. Всякое на войне бывает. Никогда не надо пренебрегать безопасностью, иногда лучше упасть, чем пропасть. Это закон паранойи.

В мирной жизни он тоже работает?

Ну, лучше перестраховаться. В мирной жизни тяжелее. Здесь другие законы. Там – мы все вместе, у нас одна цель, там знаешь приоритеты, поэтому – проще. Сюда приезжаешь и диву даешься многому. Да, мы за эту мирную жизнь и воюем. Но отношения с людьми уже другие. Есть скрытные, есть коварные, есть те, кто просто не понимает, почему ты открытости от них хочешь. Язык же для чего дан человеку? Чтобы общаться.

Сколько времени уйдет на то, что бы разминировать Донбасс, когда все это закончится?

Югославию вон до сих пор разминируют. В Чечне многие участки – тоже. В Украине на это уйдет лет 15 минимум, и то, лишь потому, что это густонаселенные районы, поэтому разминировать будут активно. Но работы для саперов там – ух как много!

Они же уже поднаторели. Оттуда, из России, уже пошли специалисты. Растяжки уже не те, что раньше. Начиная даже с 2015 года – там же все более профессиональное, и применялись уже такие вещи, которые лучше просто обойти.

Наши тоже часто мины ставят, уходят, передислоцируются, а мины – остаются. Часто просто некогда разминировать. А в 14-15 годах понятие карт минного поля не существовало. Так, по принципу "Вон там, может быть, что-то будет, там и смотри". Я бы хотел и в этом пригодиться.

Какие-то льготы Вам положены или, как у большинства добровольцев, это все прошло мимо?

Когда я туда шел, вообще об этом не думал! Потом, когда об этом заговорили, то мне, конечно идея понравилась. Потому что я еще детям помогал, пенсию им отсылал. Тогда думал, что и мне льготы пригодятся, мне же тоже иногда слабости людские не чужды, что-нибудь купить же тоже хочется иногда. Когда мне в 2015 году дали немного денег – я сразу себе купил б/у-шный смартфон. И очень доволен – я через интернет с любимой женщиной познакомился.

Я же не за деньги шел воевать. О деньгах вообще не думал, главной задачей было остановить. Но когда начинают вот эту мышиную возню, когда смотришь, как кому-то медальку дали, кому-то еще что-то. Сначала думаешь, а почему мне ничего нет? А потом понимаешь – да зачем? Оно совершенно не нужно. Я сделал свое дело. Моя внучка мной гордится. Дети племянников мною гордятся. Мне другого не надо.

Так есть выплаты или нет?

Нет. Сейчас занимаются этим вопросом, в основном, волонтеры или юристы. Они же занимаются вопросами легализации погибших, раненых, выплатами их семьям. У них успехи есть – но это все долго. Ну, вот я в метро по пенсионному удостоверению езжу.

Я не умею рассказывать о фронте. Пусть обо мне кто-нибудь другой расскажет. Я был на фронте обыкновенным бойцом. Что скажут – то и делал. Да, обидно, что сейчас к добровольцам такое отношение… С другой стороны – это несущественно. Я туда шел не ради отношения ко мне. А вся вот эта мышиная возня, которая происходит – она мне не нравится. Перестал принимать участие в политических дискуссиях. Еще вот, если так подумать, чем я горжусь… Горжусь тем, что мы задержали вот этих нехороших людей на Донбассе и дали возможность нашей армии нарастить силы.

Говорят, Вы – сапер легендарный. В чем легендарность?

Не знаю. Может, в том, что выполнял, что надо было. Взрывал то, что надо было взрывать. Те же шахтные постройки, минные заграждения ставил, некоторые объекты на той стороне… Мне кажется, ребята больше делали. Меня же только приведут, чуть ли не принесут, я заложу, и меня тут же унесут. Все. Не вижу в этом ничего особенного. Мы там все немножечко ненормальные были. И это было нормально. Еще нужно было быть немножечко пофигистом, иначе нервы бы просто не выдержали.

Все фото: Эдуард Крыжановский