Каждая спецоперация по эвакуации наших защитников из Мариуполя – героическая и не имеет аналогов в мире. Пилоты, понимая риски погибнуть, летели в заблокированный город, который россияне беспощадно обстреливали 24 на 7 со всех сторон. Несмотря на это, вертолетами им удалось вывезти из "Азовстали" десятки бойцов.

Важно Никто не думал, что это конец – боец о секретном вылете из "Азовстали", ранениях и тяжелых боях

Александр – парамедик, который более 6 лет служит в полку защитников Мариуполя. Так что война застала его на службе. В конце марта во время адских боев парень получил ранение руки и ног. После этого оказался в бункерном госпитале на "Азовстали", где уже было много раненых наших защитников. А потом его тайно эвакуировали в Днепр, где и прооперировали.

Мы встретились с Сашей в одном из реабилитационных центров, рядом с ним – жена. Он много шутит, особенно о своем ранении и моменте, когда россияне подбили эвакуационный вертолет. Однако говорит, что после лечения вернется на фронт к собратьям. Саша мечтает жить обычной гражданской жизнью, однако пока в стране идет война, это невозможно.

Из соображений безопасности мы не обнародуем личную информацию об Александре и не показываем его лицо.

В первые дни войны были у блокпоста на выезде из Мариуполя и как раз сдерживали вражеские колонны, которые должны были пробираться в Мариуполь, до этого блокпоста.

Как вы попали в полк защитников Мариуполя?

Я попал в полк, когда мне было 18 лет. Я тогда ушел из дома, ничего не сказал родителям и сразу же уехал на КМБ (курс молодого бойца) в Киев.

Я видел сержантский курс полка, он меня вдохновил, и я тоже очень сильно захотел стать сержантом. А еще у меня очень много друзей и знакомых пошли туда. Потому мне хотелось быть вместе с ними.

Когда началась полномасштабная война 24 февраля, где вы были и где вас застала эта ночь?

Я, наверное, как и все был на базе в Юрьевке, спал. Меня разбудил друг и сказал: "Вставай, началось все". Тогда и понеслась вся движуха. Мы побежали в КрАЗы, прицепили к ним орудие и поехали на позиции, вернее поехали искать позиции.

До 24 февраля у вас уже продолжалась подготовка? Вы понимали, что может быть наступление?

Да, в глубине души я подозревал, что может начаться наступление, и все к этому вело. Все новости в СМИ, то, что смотришь в интернете, оно как снежный ком – набрасывалось и набрасывалось. Психологически я начинал понимать, что вот-вот уже что-то начнется. Либо должен быть спад какой-то, как это было в прошлом году, или что-то должно взорваться. И вышло так, что этот снежный ком все-таки упал.

Какими были для вас первые дни войны, первые недели сражений?

Помню, в первые дни мы уехали с базы и искали позиции для орудий. Тогда в Мариуполе не было особенно боев. Все было относительно тихо. Но люди уезжали, была очень большая суматоха. Особенно после того, как прилетело в нашу ПВО. Тогда все гражданские стали суетиться и уезжать из Мариуполя.

В эти дни мы встали на свою первую позицию – это было у блокпоста на выезде. Мы стояли в поле и у нас было очень ответственное направление. Нам нужно было сдерживать вражеские колонны, которые должны были пробираться в Мариуполь, до этого блокпоста. Поскольку они ехали только по дорогам, соответственно и стрелять приходилось по дорогам.

Как долго вы были на этой позиции? И смогли ли сдерживать там врага?

Мы были на позиции где-то 4 дня, я точно не помню, потому что у нас шла очень активная работа. Рядом с блокпостом мы вырыли себе окоп и нам нужно было постоянно выбегать из него, потом – к орудиям. Уже когда нам говорили об отбое, мы возвращались.

Люди нам очень помогали. В первые дни мы отказывались от помощи, говорили, что не нужно, у нас есть все. А потом, когда мы 4 день стояли в голоде, в холоде, тогда пришлось принимать эту помощь. Хотя, с другой стороны, было такое, что была возможность и нам подвозили еще еду.

Когда начались активные бои в самом Мариуполе, в жилых кварталах города? Как тогда все происходило?

Мы уехали на одну позицию возле заводоуправления, там был суд. Простояли там где-то неделю, и я не знаю почему, но нас не вычислили. До одного момента. Когда нам давали настройки, мы выходили, стреляли и заходили назад. Это длилось неделю. Затем в один прекрасный момент россияне обстреляли этот суд и он сгорел. Вместе с нашим КрАЗом, с БК.

После этого мы переехали на "Азовсталь". Уже тогда было опасно даже подъезжать к "Азовстали" для того, чтобы перегруппироваться, пополнить боезапасы и уехать обратно на позиции. Но мы не успели перегруппироваться, потому что в угол здания, где был наш бункер, прилетела авиабомба и нашу БСку просто прибило большой бетонной плитой.

БСка – это машина?

Это орудие старое. Можно сказать, что раньше оно было корабельным орудием, но потом его поставили на колесный ход, добавили станины, и из него можно стрелять.

Когда вы перешли на "Азовсталь", то еще выходили в бои за территорию завода или тогда бои уже продолжались там?

Выходили на бои за территорию. Тогда был такой разгар-разгар, наиболее ожесточенные бои велись в городе. И у нас были снаряды на орудие, ребята стреляли полными зарядами. Хотя они уже понемногу заканчивались.

Вы сказали о тяжелых боях в самом городе, о таком разгаре. Что было самым трудным тогда, какие бои и какие моменты были самыми трудными для вас?

Труднее всего было принять ситуацию, когда у нас уже закончились снаряды на орудие, приходит командир взвода и говорит: "Ребята, надо 6 человек, добровольцев, в пехоту на усиление". Это был такой момент, что нужно было пересилить себя. Когда ты артиллерист и тебе говорят, что нужно идти в пехоту, то понимаешь, что ситуация уже сильно обостряется. Но, как бы это странно не звучало сейчас, приходится брать автомат в руки и идти уже в пехоту.

А когда вы получили ранение? В каких условиях это произошло?

30 марта. Утром я проснулся оттого, что нас по бокам наших позиций обстреливали авиабомбами. Мы переместились в укрытие и ждали, пока пройдут обстрелы. Но они не проходили.

Я сказал ребятам: "Ребята, что мы будем высиживать здесь, идем на позиции, потому что нам нужно еще прикрывать своих товарищей". Они согласились и мы переместились поближе к нашим позициям. А потом я услышал, что по ангару справа от нас работает БМП. Потом услышал стрелковку, где-то рядом падали ВОГи, и я стал переживать, что оккупанты могут зайти к нашим ребятам.

По теме Понимал, что лечу в заблокированный Мариуполь – история раненого бойца об эвакуации из Азовстали

И говорю своим: "Давайте кто-нибудь поднимется на наблюдательный пункт". Поскольку были активные обстрелы, никто не хотел идти. Я спрашиваю, а они молчат. Я такой: "Ну ладно, если никто не хочет, то я пойду".

Ушел, поднялся на 17 этаж, это 23-я отметка была. Может, вы видели на видео, это такой завод полевой, его показывали с беспилотника – там две трубы стоит и этот завод. Вот я поднялся на 23-ю отметку и начал наблюдать. Слышал только, что работает стрелковка, ВОГи, и все. Начал спрашивать у наших соседних позиций, откуда и где работают. Они ответили, что это где-то далеко. А ведь я слышу, что совсем рядом.

Меня по рации ребята еще спросили: "Может, тебя сменить уже, ты ведь не в свое время вышел?" А я ответил, что не надо, достой свое время и тогда просто поменяемся сменами.

Прошло буквально 4 минуты, и я услышал звук прилета, а потом еще один и еще. Вижу, что у меня рука пробита, в перчатке пальцы висят. Я решаю спускаться вниз, беру маленький рюкзачок, в котором хранили командирский планшет и ПНБ (прибор ночного видения). Спускаюсь вниз, очень быстро. Как только я спустился, я понял, что у меня еще и ноги пробиты.

Ребята сразу увидели, что у меня кровь растекается по штанам, и оказали мне первую медицинскую помощь.

Затем вызвали эвакуацию и тянули меня где-то 40 минут в пункт эвакуации, в машину. Это потому, что у нас там был рельеф местности, крутой подъем, и по дороге все перекопано снарядами.

Собратья все это время на носилках вас несли?

Да, я парамедик и у меня был медицинский рюкзак, там были носилки. И ребята говорят, что если бы не эти носилки, меня было бы очень тяжело вытащить. Это было бы точно не 40 минут, а может и 1,5 часа.

Но ведь это опасно было нести вас все это время по территории города, разве нет?

Там шли активные обстрелы нашей территории, но близко нам ничего не падало. Они стреляли куда-нибудь в другую сторону, а нас не видели.

Потом за мной приехала машина, на ней был мой друг. И я был очень рад видеть его.

С ранением?

Да. Я не переставал шутить, я шутил все время. И даже когда меня привезли на "Азовсталь", в этот бункер, я не переставал разговаривать. Я говорил всем, что если я не перестал разговаривать, это не значит, что мне не больно.

Насколько тяжелые у вас ранения? Вижу, рука уже восстановилась, к счастью.

Да, рука – да. Ноги были перебиты осколками, артерии перебиты, было 2 массивных кровотечения. Но уже, в принципе, все.

Александр у Мариуполя получил ранение в руку
Александр у Мариуполя получил ранение в руку / Фото Анастасии Зазуляк, 24 канал

Вы – парамедик, но тоже были с ребятами на позиции?

Да. У нас парамедик – это не значит, что ты занимаешься только медициной. Ты можешь одновременно быть и стрелком, и наводчиком, и заряжающим…

Важно Совершился самый брльшой обмен пленными: домой вернутся 95 защитников "Азовстали"

Когда вы попали уже в полевой госпиталь на "Азовсталм", много раненых было с вами в то время?

Да, раненых было очень много, и очень многие из них тяжело ранены.

Знаете, еще психологически себя очень плохо чувствуешь, потому что думаешь, почему вывезли меня, а не тех ребят, у которых были тяжелые ранения, у которых не было рук, ног. И я очень сильно переживал из-за этого.

Но ведь это не вы определяли, кому эвакуироваться. Это командиры решали?

Решали на месте медики. Ко мне подошли и сказали: "Ты – на эвакуацию".

Разговор с Александром в реабилитационном центре
Разговор с Александром в реабилитационном центре / Фото Анастасии Зазуляк, 24 канал

Как происходила эвакуация из "Азовстали", весь этот процесс?

Это было 31 марта. Меня доставили в порт и мы были там до 4 утра. Затем прилетели 4 вертолета, нас довезли до места посадки и погрузили всех.

Когда мы уже вылетали, по нам сработало ПВО противника. Это был такой момент, когда ты сидишь в вертолете, в него прилетело, и кто-то издалека говорит: "Ну все".

То есть россияне пробовали подбить ваш вертолет?

Да. Мы вылетели и подбили наш вертолет. Но пилоты справились с управлением. Я тогда ничего не понимал и мне не хотелось даже по сторонам смотреть. Было ужасно. Несмотря на все, что я прошел в Мариуполе, именно этот момент, когда вылетел и как будто все хорошо, но все еще волнуешься из-за того, что может что-то прилететь.

Ну это действительно очень страшно. Во-первых, мне кажется, вам эмоционально было трудно согласиться на эвакуацию вертолетом, ведь вы все равно понимали, что в любой момент его могут подбить. И здесь вы уже в небе, а ваш вертолет действительно подбивают. Что вы ощутили в этот момент?

Было ужасно. Я тогда просто закрыл глаза и вжался в сидящего рядом парня. Потом такой что-то сижу и думаю: "Ну ладно, все". Мы уже долго летим, далеко. Но было такое состояние, что еще опасался чего-нибудь.

Много ли вас было на борту в этот момент?

Людей из 15. Это самый большой рейс, пожалуй.

А в этот момент, когда вертолет подбили, между вами были какие-то разговоры?

Да, мы постоянно разговаривали, поддерживали друг друга.

Прощались?)

Нет, нет. Кроме того, что кто-то издали кабины сказал: "Ну все", ничего такого не было. Со мной еще летел один мой знакомый, и он все время говорил: "Вот, смотри туда, смотри сюда, смотри в окно, там что-то интересное". А мне не хотелось нигде смотреть. Состояние было якобы хорошее, а будто и непонятное.

Вот в Мариуполе, когда понимаешь, что ты находишься в кольце, тебе нужно бороться за свою жизнь, тогда более спокойно себя чувствуешь почему-то. Не знаю почему.

Еще немаловажную роль играли наши командиры. Потому что к командирам было очень большое доверие. Ты понимаешь, что все приказы, которые они отдают, они отдают обдуманно. Они знают, что не подвергают опасности личный состав. То есть это было доверие на максимуме, можно так сказать.

Тем, мне кажется, всегда ваш полк и отмечался, что у вас хорошее отношение к командирам и доверие между всеми.

Так и есть. Они очень мотивировали. Вот у меня был командир. Когда у личного состава бывали моменты, что появлялась какая-то дизмораль, мой командир тихонько отводил бойца и проводил с ним беседу, объяснял, что все будет в порядке, все будет хорошо, и мотивировал этим.

Когда вы прилетели уже на подконтрольную территорию Украины и поняли, что вы в безопасности, дома, что почувствовали?

На самом деле мне было страшнее, чем в Мариуполе. Я не знаю почему. Когда ты прилетаешь, тебя привозят в больницу Мечникова в Днепре, там оперируют. Затем лежишь на 5-м этаже, где никто не выключает свет. Тогда чувство опасности было больше, чем когда ты рядом со своими собратьями.

Когда вы эвакуировались в Днепр, еще поддерживали связь с ребятами, которые остались на "Азовстали"?

Да, поддерживал до последнего момента.

Последний разговор состоялся перед их эвакуацией, перед пленом?

Да. Мне лично было очень тяжело с ними общаться, потому что я понимал, что они находятся в очень плохой ситуации. Мне не хотелось чего-нибудь лишнего спросить или сказать. Общался очень осторожно, издалека подходил ко всем вопросам, чтобы никак не задеть человека морально. Потому что понимал, что там гораздо хуже, чем ты лежишь в больнице, уже в безопасности, и с тобой рядом жена.

Интересно Мы не знаем, где командование защитников "Азовстали", есть только данные российских пабликов, – родные

Но вообще какой у них дух был?

Все время боевой. Мой лучший друг, с которым я большинство времени общался, никогда не говорил: "Все, капец". Он наоборот все время рвался в бой, потому что нужно было защищать и себя, и собратьев.

Затем ситуация обострилась и было ясно, что Мариуполь невозможно деблокировать военным путем, а россия не соглашалась на предложения ни одной из других стран и сторон на мирную эвакуацию. О чем тогда ребята говорили и верили ли они, что им получится выбраться из "Азовстали"?

Это очень сложный вопрос. Все надеялись на лучшее. Когда продолжалось какое-то минимальное затишье, у нас там были разговоры (еще когда Александр был на "Азовстали" – 24 канал), и у меня спрашивали: "О чем ты сейчас мечтаешь?" Я говорил, что мечтаю вернуться домой со всеми конечностями, вернуться к своей жене. И у большинства моих собратьев были такие же мысли – все хотели вернуться домой, к женам, к родителям.

Кроме военных на "Азовстали" еще были гражданские люди. Да и в самом городе было много гражданских. Вы с ними пересекались?

Да. Мы с гражданскими пересекались очень много раз, и это была такая взаимовыручка, взаимопомощь. Ни разу не было моментов, когда гражданские где-то нас гнали или говорили что-то плохое. Постоянно, когда мы заезжали на какие-то позиции, я делился с ними медикаментами.

У нас была позиция, на которую мы заехали, а рядом жила женщина, старушка уже. Она жила тогда еще с одной женщиной. Вот как можно им не помочь? Они не могли уехать из Мариуполя, у них не было машины, они даже не могли выйти из дома, потому что бабушка уже не могла ходить. И чисто с человеческой точки зрения ты понимаешь, что нужно помочь. Даже если у тебя самого очень мало ресурсов, ты все равно помогаешь.

А гражданские помогали вам?

Да, конечно помогали. Очень много было случаев, когда они просто рвались нам помогать. С самого начала, как только мы заехали на позицию, там были гражданские, которые подходили и спрашивали разное. Мы говорили, чтобы они нас не отвлекали. А потом, когда уже было время, чтобы поговорить, мы как-то разговорились.

Рядом у наших позиций была одна семья. Ну, то есть до них было большое расстояние, но относительно рядом. Вот эта семья нам предложила к ним домой заехать. Просто переночевать. Это, пожалуй, самый трогательный момент был, когда женщина подходит и говорит: "Ребята, давайте мы вас накормим". Мы все отказываемся, говорим, что у нас все есть, мы можем поесть и сухпайки. А она взяла у кого ботинки, почистила их, поставила осторожно, и парень такой говорит: "Ого, ничего себе". Потом они уехали.

Был еще один парень, который нам очень помогал, мог съездить в город и привезти нам что-то. Тогда еще магазины работали, так мы давали ему деньги, а он привозил то, что мы просили. Мешки с песком нам привозил – сам набирал, привозил к нам на позицию, а мы уже обустроили ее.

А как вообще Мариуполь изменился за этот месяц, что вы там были? Потому те кадры, которые мы и весь мир увидели из города, просто шокировали.

Знаете, когда я пришел в полк в 2016 году Мариуполь был серым городом. Я наблюдал, как он расцветает. Он действительно расцветал. До 2020 г. он был на пике своего развития. И в 2022 году он стал цветком, город был максимально красивым. А когда началась война, он, подобно цветку, так же увядал.

Очень много погибших гражданских и уничтоженных домов было к тому времени?

Я был на таких позициях, где не видел погибших гражданских. Но инфраструктура очень сильно пострадала.

Как вы себя чувствуете сейчас? Как длится ваше лечение, реабилитация и сколько времени нужно, чтобы восстановиться полностью?

Не знаю, сколько времени нужно, чтобы восстановились мои пальцы. Они не разгибаются и почему-то не функционируют. Врачи говорят, что если не поможет реабилитация здесь, можно сделать операцию и тогда все будет в порядке. Придется еще немного полежать в больнице, но все будет хорошо.

В Украине можно сделать такую операцию?

Да, у нас очень хорошие врачи. И даже в Мечникове делают такие операции, которые реально за пределом понимания.

Также могу сказать, что у нас на Азовстали были настолько профессиональные врачи, что они буквально с того света вытаскивали людей. Настолько тяжелые операции, которые они там делали, именно в тех условиях, когда нет никаких медикаментов, ничего – это достойно похвалы.

У вас остались там друзья-медики?

Да. У меня очень много знакомых в полку. И, скорее всего, каждый, кого вы видели в новостях, в СМИ, в соцсетях – это мои знакомые.

Может быть, хотите рассказать что-нибудь о них, чем-то поделиться?

Могу рассказать об одном бойце. Он пришел в полк очень молодым, неопытным парнем. Но достаточно хорошо себя показывал, был очень хорошим собратом и хорошо воевал.

И, например, то же мой друг. Он тоже очень хорошо себя показывал. Все время все держалось на нем почти. Когда шли активные бои, еще когда россияне только подходили, он лично очень многое сделал для того, чтобы они максимально долго не могли подступить к городу.

Наверное, последнее, что хочется спросить. Сейчас вы в безопасности, насколько возможно, что планируете дальше и о чем мечтаете?

Мечтаю о нормальной гражданской жизни. Но я понимаю, что этой гражданской жизни не может быть, пока у нас в стране война. Я не могу просто так все бросить и убежать куда-нибудь. Мне не разрешает совесть.

Планируете возвращаться на фронт?

Думаю, да. Если у меня все будет в порядке со здоровьем, то, конечно, вернусь.