Как вы начали работать военным психологом?
Я был одним из участников психологической кризисной службы Майдана. Если говорить честно, я не был участником Майдана и не участвовал в боевых действиях там, но когда мне стало понятно, что "травмированность" там огромная – я пошел как психолог-волонтер туда, на Майдан. Поэтому я для себя решил, что сначала надо помогать тем, кто прошел через Революцию Достоинства. Это было в конце зимы – в начале весны 2014 года.
Читайте также Мне пришлось хоронить одного за другим, – интервью с военным капелланом Андреем Зелинским
Впоследствии началась война, а военных психологов в стране почти не было. Надо было что-то делать с этим. Те люди, которые считали, что надо что-то делать – делали. Я был одним из таких людей.
"Человек не знает, что его будет ждать на войне"
А непосредственно с украинскими военными?
Я никогда не был руководителем какого-то проекта. Я был психологом, который был готов ехать в любом направлении. Появилась бы возможность ехать на передовую – поехал бы на передовую. Моя первая поездка в зону боевых действий – это был Славянск. Потому что до этого мы ездили в Десну работать, готовить мобилизованных и добровольцев.
А именно в Славянск приехали, как только его освободили и там стало более безопасно – в августе 2014 года. Там мы работали с местным населением. Потом, когда появилась такая возможность, ездили на передовую группами психологов к военным.
"Моя первая поездка в зону боевых действий – это был Славянск" / Фото – Валентины Полищук, 24 канал
Военные легко доверяли психологам?
Было по-разному в разных коллективах. Были люди, до которых достучаться невозможно. Были люди, которые понимали, что это нужно, были люди, которые присматривались. Обычно, это один-два дня, если ты там находишься, и они видят, что ты адекватный человек, со всеми общаешься на равных с теми, кто хочет этого, можешь шутить, можешь кушать вместе с ними то, что дают, если ты спишь вместе с ними в одном блиндаже.
Они тоже могут иногда пошутить, смотрят, как ты реагируешь на это. Военный юмор – это специфическая такая тема. Поэтому, когда они видят, что адекватные люди, адекватно реагируют с их точки зрения, то, конечно, они будут общаться с этими людьми.
Какой должна быть психологическая подготовка мобилизованных?
Человек, который едет на войну и который никогда там не был, не знает, что его там ждет. Он не знает, чего ему бояться. Человеческая психика так построена – человек больше всего боится чего-то неизвестного. Поэтому мы, психологи, рассказывали, разъясняли, что может их там ждать, почему это не так страшно. Если человеку хоть что-то рассказали о том, что его может ждать, – он перестает бояться и нервничать.
Интересно На нас говорили "трое святых", – трогательная история, как на войну пошли отец, мать и сын
Мы также показывали им методы психологической самопомощи и помощи другим. В частности, что делать, когда у кого-то, например, паническая атака, ступор, или истерика, потому что люди на опасность реагируют по-разному.
Есть три основных реакции человека на опасность: бей, беги, замри. Также мы обучали их специальным физическим упражнениям, которые помогали вернуться в нормальное состояние после пережитого стресса. Например, после боя, кроме выбросов адреналина, у человека могут спазмироваться мышцы. Если это мышцы шеи, то человеку некоторое время трудно поворачивать голову.
"Мы, психологи, рассказывали, разъясняли, что может их там ждать" / Фото – Валентины Полищук, 24 канал
Через некоторое время кажется, как будто это спазмирование прошло, но на самом деле оно остается и перекрывает поток крови к мозгу. Это может привести к головной боли, плохому сну, тревожному состоянию и, постепенно, привести к состоянию воспаления каких-то внутренних органов. Это то, что мы называем хроническими болезнями. Все это связано между собой.
"Есть много вещей, которые не проговариваешь, а просто делаешь"
Какова ваша миссия на войне?
Есть много вещей, которые не проговариваешь, а просто делаешь. Мне такой же вопрос задали в декабре 2016 года во время волонтерской поездки в зону боевых действий. Этот вопрос мне задали капелланы. Я пытался объяснить примерно так: "Если не я буду ездить, то кто будет? Я это умею, у меня это получается".
Я пытался объяснить вербально то, что я чувствовал внутри, найти какое-то логическое объяснение, зачем я это делаю. Капеллан выслушал все, что я пытался путано объяснить сложными словами, и сказал: "Угу, разумеется. Мы называем это по-другому – служение". Я для себя подумал, что да, это служение. Если я не могу по-другому что-то сделать, то пусть это будет служение для тех, кто может сделать и делает.
"Если я не могу по-другому что-то сделать, то пусть это будет служение для тех, кто может" / Фото – Валентины Полищук, 24 канал
Вы пытались 30 раз попасть в ВСУ. Расскажите об этом.
Я предлагал себя как психолога в добровольческие подразделения, так и в ВСУ, также в Нацгвардию. Я давал свои документы лично командирам, отсылал их по электронной почте, звонил. Некоторые меня знали лично, эти люди, как психолога, и ни разу не было такого, что меня взяли. Я либо получал в ответ "нет", либо "не ко времени, сейчас нет возможности" или игнорировали. Такие действия я повторял 30 раз с разными подразделениями.
Как оцениваете ситуацию в профессиональной психологии в начале войны и сейчас? Хватает ли профессиональных психологов для работы с личным составом?
Кажется, я слышал, что в 2014 году с военной кафедры выпустилось военных психологов около 17 человек. Я могу ошибаться с цифрами, но она была микроскопической.
До 2014 года вообще в армии не воспринималась потребность в психологах. Нужен был замполит, условно говоря. Это заместитель командира по политической работе. Он должен был следить за морально-психологическим состоянием подчиненных. В советское время эта должность обязательно существовала и использовалась для пропаганды среди личного состава.
В Украине в 2014 году не было еще перехода на что-то более адекватное. Поэтому в основном это были замполиты, и у многих даже не было психологического образования. Мы предложили свои какие-то проекты помощи военным, которые уже проходили боевые действия и обратились к руководству ВСУ.
Читайте также Все было простреляно, мы были в окружении, – боец "Днепр-1" об адской битве за Иловайск
Мы предлагали поддержку, чтобы понимать, в каком они состоянии. Ведь страна с 1991 года жила без войны, а тут на тебе, началось. В какой-то момент руководство сдалось и разрешило психологам приезжать, потому что "они есть не просят, им денег не нужно".
Андрей Полтавцев с военными капелланами неподалеку от Станицы Луганской / Фото – из личного архива Андрея Полтавцева
То есть, это было на волонтерских началах?
Абсолютно волонтерские. А сейчас в армии уже есть штатные психологи. Они разной подготовки.
"Они доверяют тем, кого считают "своими"
С какими проблемами к вам чаще всего обращаются?
Обычно они сами не обращаются. Пока сам к ним не придешь – они не обращаются. Они думают, что все с ними нормально. А когда начинаешь разговаривать, то выясняется, что кто-то плохо спит, у кого-то частые головные боли, у кого-то бывает головокружение, у кого-то обострились хронические заболевания, у кого-то возникли проблемы в семье – ушла жена, у кого-то еще что-то. Но все это становится понятно после нескольких встреч.
"Пока сам к ним не придешь – они не обращаются" / Фото – из личного архива Андрея Полтавцева
И это появляется не в тот момент, когда общаешься один на один, а в коллективе военных, когда они готовы об этом говорить. Потому что откровенно они готовы говорить только между своими. У них таким образом построена психика, у тех, кто прошел боевые действия, что они смотрят на мир по-другому. В первую очередь, они доверяют тем, кого считают "своим". Пока не докажешь им, что ты "свой" – никакого результата не получишь.
Эти проблемы изменились по сравнению с 2014 годом?
Им было сложнее в 2014 году войти в войну, потому что они боялись этого. Но когда попали туда, то поняли, что это не настолько страшно. Страшными являются совершенно другие вещи. А сам факт "бояться войны" для них уже отошел в сторону. Сейчас те, с которыми я общаюсь, – воевали с начала войны и демобилизовались в 2016 – 2018 годах.
Это те люди, которые не выдержали того, что армия изменилась немножко в другую сторону. Та армия 2014 – 2015 годов – высокомотивированная, которая понимала сложность происходящей ситуации. И эта армия была готова терпеть ошибки тех командиров, которые не принимали до этого участия в боевых действиях. Сейчас многие специалисты, которые прошли через боевые действия, – увольняются, потому что им не нравится то, что происходит сейчас. По их мнению, армия сейчас не такая, какой она должна быть.
Мы не имеем права строить армию по старым советским клише. Эта новая армия должна быть построена на других принципах, и я уверен, что ее можно относительно быстро построить. Нам надо построить высокомотивированную, высокомобильную, высокопрофессиональную армию.
"Эта новая армия должна быть построена на других принципах" / Фото – Валентины Полищук, 24 канал
Запрет стрелять в ответ деморализует военных?
Очень.
"Общество должно проявлять уважение к этим людям"
Как правильно общаться с людьми, которые получили физические травмы от войны?
Нет универсального ответа. К каждому человеку нужен индивидуальный подход. Несколько месяцев назад я проводил реабилитацию одного парня, у которого после ранений и контузий даже части костей черепа нет. Он ходит с палкой. И мне, чтобы завоевать его доверие, пришлось довольно долго с ним работать.
Но после того, как мы начали работать, он увидел положительные изменения в себе, ему стало легче. Он перестал бояться того же трамвая, например. Из-за того, что трамвай большой и грохочет, то ему было как-то после этого всего заходить туда страшно. Но он научился это делать.
"К каждому человеку нужен индивидуальный подход" / Фото – Валентины Полищук, 24 канал
Человек даже научился плавать заново. Понимаете? Он считал, что это никогда не получится, потому что у него почти парализована рука, а тут после проведенной работы психолога, реабилитологов и врачей, он смог это сделать. Общество должно проявлять уважение к этим людям.
После войны были случаи, когда военные не находили себя, разочаровывались и кончали жизнь самоубийством. Как этого избежать?
С военными надо проводить реабилитационные мероприятия. Человек, который пережил боевые действия, не воспринимает их как что-то страшное и опасное. Наиболее страшным для него становится предательство. Например, жена сказала: "Раз ты там воюешь – мне не нужен, не хочешь возвращаться или еще что-то". Для него это очень болезненно, ужасно болезненно. И если в этот момент не подобрать правильные слова, не выяснить, что происходило с человеком в душе – могут быть такие негативные последствия.
"У них очень обостренное чувство справедливости"
Возвращение домой для военных больший стресс, чем боевые действия. По вашему мнению почему?
Общество не предлагает им альтернативу и не объясняет, что с ними происходит. Люди, которые прошли боевые действия, внутренне трансформируются. Не сразу, у кого-то это происходит через полгода, а у кого-то через десять. И им надо предоставить возможность занять ту позицию в обществе, которая соответствует их внутренней трансформации.
У них очень обостренное чувство справедливости. Очень часто этот человек готов быть, полицейским, МЧС-ником, спасателем, потому что это связано с риском; может быть пожарным, потому что это связано с риском и это польза для общества; может быть общественным деятелем, депутатом, например, местного совета; судьей, прокурором. Если выучится, то может стать. Если этот человек увидит где-то несправедливость или опасность, то он будет пытаться это исправить.
А если человек пришел, а ему говорят: "Ты был трактористом, поэтому садись опять в трактор". А ему это уже не интересно, потому что он стал больше, чем трактор. Если тогда он еще в него влезал, условно говоря, своей головой, то когда он вернулся – уже не влезает в трактор. Ему уже надо быть значительно на несколько ступеней выше для того, чтобы он мог проявить себя для пользы общества.
"Им нужно предоставить возможность занять ту позицию в обществе, которая отвечает их внутренней трансформации" / Фото – Валентины Полищук, 24 канал
Он уже смотрит на все вокруг как на то, что он хотел бы сделать для общества. И когда он не видит этой поддержки, да еще и чувствует предательство от близких, в том числе от друзей, по его мнению. Или он пришел и видит, что военный союз не занимается его делами, как того хотелось бы ему – то он может воспринимать это как предательство. Хоть там ее, возможно, и не было.
У нас очень много взрослых, которые до сих пор остаются ментально на уровне подростков. У нас больше чем половина общества – инфантильная, а те, кто прошел боевые действия, в своем большинстве уже нет.
Можно ли преодолеть посттравматическое стрессовое расстройство самостоятельно?
Нет, никоим образом это невозможно. Но ПТСР возникает не более чем у 20 – 25% тех, кто вернулся с войны. Большинство ветеранов возвращается с войны без ПТСРа.
Как он проявляется?
Там много симптомов. Перечислю основные: плохой сон или бессонница; постоянные тревожные мысли; обострение хронических заболеваний; раздражение и гнев, флэшбеки, ночные кошмары, невозможность, с нашей точки зрения, построить новые отношения с обществом. А с его точки зрения – вокруг него люди, которые не понимают, что "настоящая жизнь не такой должна быть, как вы здесь все живете".
"Большинство ветеранов возвращается с войны без ПТСРа" / Фото – Валентины Полищук, 24 канал
Стоит ли сочувствовать военным?
Нет. Им не нужно сочувствие, а почему мы должны им сочувствовать? Им нужно внутреннее понимание, что их поддерживают, что ими гордятся, что к ним проявляют уважение, а не сожаление: "Ой, наши мальчики голые и босые". Они такое не воспринимают, потому что для них то, что они совершают – подвиг. Они могут даже не назвать это так. Но они перешли грань страха: "Мы здесь, мы делаем что-то, чтобы защитить вас. Так за что нам сочувствовать?". А вот сказать, что они классные – это нужно.
О чем у них не стоит спрашивать?
"А ты убивал людей?". Даже меня спрашивали, когда я возвращался из зоны боевых действий, некоторые мои коллеги. Также "Ради чего ты идешь туда?". А особенно "Зачем ты туда пашол? Не мог, штоли, аткасить?"
"Вы не такие, как были до этого"
Как им понять свою социальную роль по возвращении?
Объяснять. Приводить примеры. Я скажу, как я объяснял. Я им говорю: "Смотрите, ребята. Вы вернулись и внутренне уже изменились. Вы не такие, как были до этого. Вы можете заметить это по своим привычкам, отношению к другим, коллективу, друзьям, семье. Сейчас, по возвращении, вам государство дает возможность, например, получить новое образование. Выбирайте, где вам было бы комфортнее.
Хотите в полицию – выбирайте этот университет, хотите в прокуратуру – выбирайте этот, хотите в управление – выбирайте факультет с управлением. Для того, чтобы, закончив это обучение, у вас были знания о том, как изменить все вокруг вас – в вашем городе, области, районе.
"Вы вернулись, и внутренне уже изменились" / Фото – Валентины Полищук, 24 канал
Возможно, кто-то из вас станет полицейским или прокурором, депутатом или губернатором, даже президентом, потому что вы более справедливы, более действенны, готовы взвешивать риски и сможете делать более адекватные вещи для государства вместо тех людей, которые там сейчас. Я знаю, что есть люди, которые учатся и пытаются двигаться дальше.
"Общество – инфантильное"
По вашему мнению, общество способно понять ветеранов?
Общество тоже надо учить. Приведу пример. В школьных родительских соцсетях начался спор: "Давайте будем поздравлять наших маленьких мальчиков с праздником защитников Отечества". У нас сейчас будет большой праздник 14 октября – День защитников и защитниц Украины.
И я стараюсь постоянно объяснять всем этим родителям детей, что не надо мальчиков поздравлять. Этот праздник относится совершенно к другой категории. К воинам, мужчинам и женщинам, которые воевали, защищали нашу с вами мирную жизнь. Их надо поздравлять, а не мальчиков и девочек в классе. Но доказать родителям что-то невозможно. Ну просто никаким образом.
У меня есть этому только одно объяснение, кроме инфантильности общества. Они понимают, особенно женщины, что они не пустили своих мужчин на войну, и сейчас им внутренне неприятно, что они (их мужья) – не защитники. "Так давайте наших детишек начнем поздравлять, ну хоть кто-то будет защитником". То есть, внутренне они понимают, что надо было бы позволить, чтобы он был там.
Так себя психологически люди защищают – "хоть какой-то защитник у нас есть". Как это сделать с обществом? Нужно снимать и транслировать правильные фильмы и рассказывать обществу полезные примеры. Почему не показывают, например, какие бизнесы открыли ветераны? Они в каждой области в нашей стране открыли тысячи бизнесов. Об этом можно говорить, такие истории интересны и поучительны. Возможно, кто-то служит в полиции, кто-то еще где-то – это тоже можно рассказывать.
"Люди себя сихологически защищают – "хоть какой-то защитник у нас есть" / Фото – Валентины Полищук, 24 канал,
Романтизация войны. Почему это происходит?
Для общества романтизация нужна, чтобы они понимали, что существуют люди, которые ради нас готовы умереть, чтобы нас защитить. Или есть те люди, которые готовы ради нас убивать, чтобы нас защитить. Для общества надо знать, что такие люди есть и к ним надо выражать какое-то уважение.
Что касается тех, кто непосредственно воюет, им, конечно, надо немножко по-другому объяснять. Они должны понять, что это опасное дело, которое можно делать хорошо и можно научиться делать это еще лучше. И оно (это опасное дело) полезно для тебя, для твоей семьи и для нашей страны.
Когда человек это понимает, что его там ждет, и когда он продолжает совершенствовать свои навыки: если он снайпер – учится этому, если водитель машины – узнает об этом что-то новое, если он стреляет из пушки – в этом совершенствуется, то он относится к этому, как к необходимой части своей жизни, как к профессии.
Все ли готовы к войне психологически?
Никто (с рождения) не готов к войне психологически.
Поменялись ли ваши подходы по сравнению с 2014 годом?
Знамо дело. Потому что тогда это была подготовка, а сейчас это реабилитация.
"Никто (с рождения) не готов к войне психологически" / Фото – Валентины Полищук, 24 канал
"Эти люди являются хребтом общества"
Почему важно заботиться о психологической реабилитации военных?
Потому что эти люди являются костяком общества. Они являются хребтом общества. Если на этих людей государство будет опираться, то это государство и общество – непобедимы.
А как вы лично справляетесь со всем услышанным?
Обычно ребята сами спрашивают, когда понимают, что надо и психологам как-то разгружаться. Есть разные способы психологической саморегуляции. Один из них – общение с собственным психологом, супервизором. Другой способ – это медитации. А еще разгрузка себя – в том смысле, что нужно себя любить и заботиться о себе. Если ты понимаешь, что надо поспать – то надо спать, если понимаешь, что надо подышать свежим воздухом – надо это делать.
Какова цена вашего мирного неба?
Я бы не назвал это ценой. У меня погибли несколько моих друзей на этой войне. Их убили. Я бы не назвал это ценой. Покупать мирное небо при жизни – невозможно. Они готовы были рисковать, рискнули и погибли. Но это не та цена.
Я считаю, что человеческая жизнь – неоценима. А мирное небо – это не то, что чего-то стоит, это то, чего ты достигаешь. Если общество не готово достигать мирного неба и что-то делать для того, чтобы оно было, то такого общества и такого государства не будет. Настоящее мирное небо – это результат победы в битве за него.