Татьяна спасла своего сына, который в российском лагере пробыл 8 месяцев. В октябре 2022 года российские военные пришли за ним с автоматами, когда Татьяны не было дома. Тогда якобы "с его согласия" забрали в Крым в лагерь. Болезненным этот день стал в разы, ведь тогда погибла мать Татьяны – Россия артиллерией попала в автобус с людьми 7 октября 2022 года. Тогда убили 10 человек.

За час до того, как оккупанты забрали сына, саму Татьяну российские военные под руки повели давать показания, что мать якобы "убила Украина". О том, что ее сына похитили, женщина не знала.

Солдаты приказали Владиславу написать матери, что он захотел поехать себе в Крым. Они поссорились не на шутку. Татьяна не понимала, как сын мог так с ней поступить, еще и в день гибели бабушки. Пока сын не начал ей писать: "Мама, забери меня или я себе что-то сделаю. Я в изоляторе".

Ребенка наказывали за то, что вступился за девушку, которую хотели изнасиловать. Женщина на условиях анонимности рассказала 24 Каналу о том, как возвращала своего ребенка в Украину, проходила допросы и сидела "на подвале" за ложь россиянам.

Интересно Будущее Украины: JPMorgan назвал лучший и худший сценарий

Помните момент, когда впервые удалось установить связь с сыном? Что именно он вам сообщил и знали ли вы, где он находится?

Через две с половиной недели сын написал: "Мам, забери меня" – и сказал, что он находится в Дружбе, в Крыму. Он не объяснял, почему там. У нас как раз освободили Херсон. Я ему пишу: "Как я тебя заберу, если моста нет, ничего уже на левый берег не едет? Мы "уже – Украина", а там – "до сих пор Россия".

Я понимала, чтобы его забрать из Крыма – это не через реку перейти. Мы с ним переписывались до того момента, пока ребенок не пропал со связи. Через несколько недель он снова написал: "Мама, забери меня, иначе я себе что-то сделаю". Я спрашиваю: "Почему?" – Он ответил: "Я в изоляторе".

И тогда вы поняли, что он находился там не по своему согласию?

Да. Но я отвечала: "Как я тебя заберу? У меня нет денег – это очень недешевое путешествие".

Но вы все-таки самостоятельно поехали за ним в лагерь. Можете вспомнить то "путешествие"?

Только я его уже забирала не из Крыма, а с левобережья Херсонщины, из нашего Лазурного, которое сейчас под оккупацией. Ехала через Беларусь. Из Минска – самолетом в Москву. Там я быстро прошла фильтрацию в аэропорту. У меня была замечательная легенда, до которой не докопаешься. Я говорила, что еду к родственникам, а по дороге решила забрать сына: мы с ним поедем вместе к родственникам. Родственники это подтвердили.

Как происходила подготовка к тому, чтобы забрать сына?

Когда я подала сына в международный розыск, мне позвонил знакомый и сказал: "Слушай, есть организация Save Ukraine, и она возвращает детей". Он дал мне номер телефона. Я позвонила туда, и девушка сказала, что на то время с левого берега нельзя было забрать детей. В конце апреля мне перезвонили и спросили, готова ли я ехать за сыном. Я ответила, что готова. Мне сделали загранпаспорт – и 13 мая началось мое путешествие через Беларусь.

Итак, вы ехали к сыну через Беларусь, Москву, Крымский мост и Армянск. Когда вы приехали в Лазурное, как на вас отреагировало руководство, где находился ваш сын?

Мне в первый день сына не отдали. Приехал белый бусик с военными. Меня обыскали, будто приехала какая-то ДРГ освобождать Лазурное.

Представьте, выходят из бусика четыре человека – все с автоматами и в балаклавах – и начинают меня обыскивать. Чуть ли не в трусы и бюстгальтер заглядывали. Это просто ужас какой-то был. Потом этот человек – волонтер, который привез меня в Лазурное – еще и его машину обыскали. Было такое ощущение, будто приехали преступники. Сына мне разрешили увидеть только на следующий день.

Куда вас повезли, на допросы?

Да. Вместе со мной тогда выехало 7 женщин. Мы ехали возвращать своих детей. Какая-то из них рассказала все: что моя легенда – это ложь и когда я заберу сына, то вернусь в Украину; что никакой России я не хочу ни знать, ни слышать.

Родственники подтвердили, что я еду к ним, но они знали, что я к ним не приеду. Когда меня допрашивали, спрашивали, где я взяла такие большие деньги, чтобы приехать. А мы с сестрой не договорились о том, что это она мне дала деньги. Мы этот момент упустили. И она сказала: "Я не знаю, но у нас в Украине много родственников, может, кто-то из них дал деньги". После этого они поняли, что я им вру.

Я не хотела сдавать организацию. Пока не попала на допрос и в подвал – и тогда уже рассказала о Save Ukraine. У меня уже не было выхода. Я поняла, что в России так: "Человек есть, а дело мы пришьем".

Какими были допросы

Можете рассказать более подробно. Что спрашивали, применяли ли против вас силу?

Когда мы проехали стелу "Скадовск", бусик остановился. Они одели мне на голову шапку, чтобы я не видела, куда мы дальше едем. Привезли к какому-то зданию. Я не знаю, что это за дом, но слышала крик чаек и шум прибоя. Так я поняла, что мы где-то рядом с морем.

Завели в комнату, сняли шапку. Сидит там человек. Он себя назвал "детекторщик". Мы с ним сначала разговаривали. Он сказал: "Я сейчас составлю краткое описание вашей жизни и о вас, чтобы потом на детекторе посмотреть, врете вы или нет".

Сначала мы с ним говорили, он что-то себе там записывал. Потом мне на голову и на руки одели проволочки, а на указательный палец – какую-то прищепку. Допрос начался.

Первый допрос был несложный. Там стандартные вопросы: действительно ли вас зовут Татьяна, действительно ли вы из Херсона... Просто один вопрос он мог повторять раз с десять. Меня это очень раздражало. Потом допрос закончился.

Мне сказали: "Мы тебя везем к сыну". Надели шапку на голову – но к сыну меня не повезли. Они спустили в подвал. Лишь когда закрывали железную дверь, мне сказали: "Вы нам врете. Мы знаем правду, а вы нам врете".

Ночь я там провела. Утром меня снова забрали на допрос. Там уже спрашивали о ВСУ: являются ли мои родственники военными, знаю ли, где техника расположена и склады.

Я этого ничего не знаю. Я им говорила: "Мне никто не докладывает такую информацию. Я гражданское лицо, которое приехало за сыном, а вы из меня делаете преступницу". После этого меня еще час допрашивали. А дальше – повезли к сыну. Я уже сама попросила, чтобы они сняли с меня эту шапку, потому что она воняет. Они сказали: "Да, уже можешь снимать".

Когда я увидела сына, то спросила, можем ли ехать домой. Они сказали: "Нет, вы не можете ехать, потому что детектор должен посчитать процент. Сегодня он посчитает, завтра утром мы к вам приедем и все вам скажем". На следующий день они приехали с оператором и журналистом.

Говорят, что я должна дать интервью о том, что в России хорошо, а в Украине плохо. Что, мол, Украина убила мою маму. Я не знала, что мне делать. Как я такое могу сказать? Но им говорю: "Хорошо".

У сына хватаю телефон и звоню в организацию и объясняю ситуацию. Мне ответили: "Таня, говори, что хочешь, главное – выберись оттуда. Мы знаем правду. Успокойся. Возьми себя в руки и иди давать интервью". И я дала это интервью.

Только после него они вернули мне документы, мобильный телефон и пожелали "счастливого пути". На тот момент Лазурное – это была закрытая зона. Туда въезд был только по пропуску. Никому не разрешали ни заезжать, ни выезжать. Только пропуска.

Вспомните момент встречи: как она состоялась и как отреагировал ваш сын, когда вас увидел?

Он был очень напуган. Он больше меня испугался, чтобы со мной ничего не сделали. Потому что ему же сказали, что мама приехала и мы на нее вызвали этих "гавриков".

Это был уже совсем другой человек. То есть последний раз я видела его – это еще был ребенок. А тогда я уже увидела совсем другого человека. Это уже стоял взрослый мужчина с очень грустными глазами.

Как удалось покинуть оккупированную территорию вдвоем?

После интервью нас же отпустили. Все было прекрасно, пока мы не приехали в Смоленскую область. Там две границы с Беларусью – и эти две границы нас не пропустили. Они сказали, что мы тут не пройдем, а причину нам не указали. Нас посылали или на Белгород, или на Псков.

Нам пришлось еще ночевать в России, а на следующий день поехали в Псковскую область. Там мы простояли 16 часов на пропускном пункте Убылинка. Только там нас пропустили.

Были ли допросы при выезде?

В Убылинке, знаете, нам повезло. Потому что мы выезжали в тот день, когда Россия праздновала День пограничника. Никаких допросов не было. Они просто собрали наши паспорта, спросили у меня, где у ребенка загранпаспорт – и все. За 5 минут они вынесли документы на возврат. Но допроса не было. Я удивилась, потому что готовила себя морально, чтобы не расклеиться.

Но, хух... Мы с сыном серую зону между Россией и Литвой – эти 500 метров – за минуту пробежали.

В Литве нам уже купили билеты до самого Киева. Оттуда мы ехали автобусом. Тогда я уже жила в Хмельницкой области, потому что нас эвакуировали. А сейчас я уже живу в Николаеве – я уже ближе домой. Я хочу домой, в Херсон.

Что сын рассказывал о пребывании в этой академии?

Его забрали "добровольно-принудительно". Ему сказали, мол, либо ты идешь с нами в Херсонскую Морскую Академию – но российскую, либо ты идешь в интернат. Он, конечно, выбрал академию, потому что знал, что там можно что-то придумать, как оттуда выбраться.

Ребенку сладко там не было. Я не поняла, что там произошло, но знаю, что как только его привезли в Лазурное, он начал кричать: "Лазурное – это Украина!". Он за это получил. Потом он говорил одногруппникам, что он за Украину – его просто сдавали. Знаю, что у него там и допросы были. Чтобы я сильно не переживала, он много не рассказывал.

Он рассказывал, что их где-то возили в пансионат "Чайка". Туда многих вывозили на допросы и пытки.

К чему его готовили?

Он учился как судоводитель. А что же там дальше – никто ничего не говорил. Он думал, что их потом дальше отправляют на военные корабли. Знаю немного. Знаю, что ему там было плохо. Что была сломана нога и рука. Причину перелома ноги он объяснил, мол, сломал во время футбола, когда отбивал в воздухе мяч. Но я в это не верю. И в той академии все подозрительно утверждали в один голос, что он ногу сломал во время игры в футбол.

Много чего сын не рассказывает – что там было на самом деле. А руку... он сказал, что был боксером. Потому что понял, что если не будет заниматься спортом – его уничтожат. Он начал заниматься боксом. Говорит, что неудачно ударился о грушу. Для меня это до сих пор загадка.

Сын рассказывал вам о дне его похищения?

О том, как было все на самом деле, я узнала, когда он давал показания СБУ. Более того, некоторую часть я уже не могла слушать. Я хотела встать и выйти, потому что это было очень тяжело. Оказывается, мало того, что меня забрали, так они еще и за сыном приехали и забрали. Зачем им вообще мой сын был?

Вот тогда я узнала, что зря на него поругалась. Узнала, как мой сын попал в Крым, а потом в Лазурное. До этого он видел мое состояние после подвала и молчал. Это было очень тяжело – и морально, и физически тяжело выдержать.

И что же сын рассказал СБУ?

Он рассказал, что за ним приехали, что в Олешках их ждали 17 автобусов. По этим 17 автобусам они рассадили детей – и все эти автобусы их развозили по лагерям в Крыму.

В Крыму его закрыли в изолятор за то, что он сорвал российский флаг и повесил трусы вместо него. За это его на 5 суток посадили в изолятор. Надо было петь российский гимн – он отказывался это делать.

Валерий Астахов им там говорил: "Я вас посажу на психотропные таблетки, вызову дурку, и вы все дружно поедете на дурку". Это звучало к тем, кто был за Украину.

В Лазурном его забирали на допросы. Знаю, что несколько раз он получил прикладом по руке, но не сказал, за что именно. У него еще была какая-то ссора с чеченцем, который его чуть не зарезал. Он поверхностно рассказал, что заступился за девушку, потому что тот хотел ее изнасиловать.

Далее я просто написала разрешение, чтобы он давал показания для СБУ под наблюдением психолога, потому что я больше не могла слышать эти истории.

Сколько он в целом пробыл в оккупации?

Восемь месяцев.

Удалось ли вам обоим вернуться к нормальной жизни?

Ну, как... Мы живем своей жизнью. Мне иногда снится, что я еще в подвале и они меня забирают. Сын, кажется, уже отошел. Мы стараемся эти темы больше не поднимать. Для нашей семьи – это табу. Никто не хочет туда возвращаться, и никто не хочет это еще раз проживать.

А возникали ли у вас сомнения, ехать ли за сыном?

Нет! Вы что? Я же мама. Что со мной там может случиться? Я же не чужая – это же не то, что я кому-то поручение написала. Я же мама! Но я не думала, что там такие ид**ты...

Никогда, ни на секунду я не колебалась, потому что я еду за собственным сыном. Просто никто не предупреждал, что это будет так тяжело.