Несмотря на огромные потери, которые Россия несет в войне против Украины, Владимиру Путину не нужно перемирие, ведь для него это приемлемая цена за те результаты, что они могут получать на фронте. Однако даже если удастся достичь какого-то перемирия с Россией – оно не будет устойчивым. Кремль использует перемирие, чтобы подготовиться к новому наступлению.

В то же время и Украина эффективно использует время перемирия, чтобы улучшить свои возможности. Об этом в интервью 24 Канала рассказал офицер 412 отдельного полка беспилотных систем NEMESIS Сергей "Скалун". Больше об этом, как сейчас действуют оккупанты на фронте и об успешной операции Сил обороны "Покрова" – читайте далее в материале.

Не пропустите Украинские дроны-авианосцы нового поколения: почему россияне их так боятся и как изменят ход войны

Какая сейчас тактика оккупантов на фронте на фоне того, что параллельно происходит на международной арене и дипломатическом уровне?

Тактика штурмов абсолютно отличается от того, что написано в уставах, установках. Они абсолютно аналогичны и у нас, и у вражеских подразделений. Тактика абсолютно отличается от того, что было еще полтора или два года назад. Эти изменения – результат влияния БПЛА-компоненты на ход событий на поле боя.

Если разделять пехотные и механизированные штурмы, они все разделены на несколько фаз. Первая фаза в пехотных штурмах – это, очевидно, разведка боем. Она происходит малыми пехотными группами. Это может быть 2 пехотинца, которые слабо подготовлены. Они фактически отправляются на "убой". Основная цель этой фазы – обнаружить наши огневые позиции, если они не заняты, то просто влиться в них.

Передвижение малых пехотных групп происходит под плотным контролем средств БПЛА противника, как раз для того, чтобы обнаружить наши огневые точки. После этого происходит огневая подготовка наступления. Когда я говорю "огневая", то имею в виду не только артиллерийскую подготовку, но и влияние БПЛА противника. Их цель – изолировать район боевых действий, обрезать нашу логистику, усложнить эвакуацию раненых, довести пехоту до такого состояния, когда она сама просто покидает позиции.

Полное интервью с офицером NEMESIS: смотрите видео

Далее происходит непосредственно пехотный накат штурмовых групп. Это могут быть тоже слабо подготовленные пехотинцы, основная цель которых непосредственно занять наши позиции. Очевидно, что противник при этом несет большие потери, но мы, в свою очередь, теряем какие-то свои огневые точки и в итоге – территории. Это происходит перманентно, постоянно.

Противник имеет большой человеческий ресурс, может "щупать" нашу оборону и выискивать слабые места в ней. Когда находят это место, то бросают туда какие-то силы. Может быть более подготовленная пехота или даже какие-то механизированные подразделения.

Если перейти ко второму виду штурмов, именно механизированные накаты, то их становится значительно меньше. Можно выделить три основных типа:

  • с достаточно масштабным привлечением бронетехники: несколько колонн до 30 единиц ББМ (боевая бронированная машина – 24 Канал), до 10 единиц танков. Это такая батальонно-тактическая группа, создана на базе мотопехотного батальона и усилена танковой ротой. Это то, что противник достаточно активно использовал еще год – несколько лет назад. Сейчас этого значительно меньше из-за экономии и дефицита боевых бронированных машин у него;
  • одной колонной или несколькими колоннами в составе малых групп бронетехники без привлечения танков. Таких штурмов тоже становится значительно меньше;
  • основной вид – малая группа бронетехники, которая заезжает, пользуясь плохими погодными условиями. Эти штурмы также могут поддерживаться привлечением какой-то небронированной техники, например мотоциклов. Цель таких штурмов – проехать первую линию обороны, высадиться в глубине нашей территории на промежуточные позиции или на позициях БПЛА, или это могут быть вообще заброшенные дома. Главное, чтобы их пехота "спешилась" и у нее было укрытие.

В результате этого у наших подразделений, когда противник заехал в глубину нашей территории, у смежных подразделений создается впечатление, что они находятся в окружении. Мы вынуждены смещать точки работы наших подразделений БПЛА, смещать огневые позиции артиллерийских средств. Это ничего хорошего нам не дает.

Возвращаясь к увеличению количества штурмов без привлечения бронетехники, есть интересная статистика по результатам прошлого месяца (апрель – 24 Канал). Количество небронированной техники, пораженной в течение месяца, которую мы поражаем ежедневно, была максимальной – около 150 единиц в день. Были дни-рекордсмены, когда Силы обороны Украины поражали до 300 единиц небронированной техники. В то же время поражение бронированной техники на минимуме за последние полтора – два года.

Соотношение вражеских пехотинцев, уничтоженных и пораженных, к единице пораженной бронетехники, по результатам 2024 года было 50 военнослужащих к единице пораженной ББМ или танка. Зато сейчас оно достигает 90 военнослужащих к сожженному "железу". Это как раз подтверждает то, что у противника очевидный дефицит бронированной техники. Накаты и штурмы без применения бронетехники – это не какой-то хитрый замысел, это просто необходимость.

Пророссийские телеграм-каналы публикуют видео, в которых оккупанты жалуются на то, что высшему руководству России их не жалко. Они больше переживают за свои беспилотники, поэтому отправляют оккупантов прощупывать территорию на позиции, штурмовать. Послали одних – не вернулись, послали следующую партию. Уже даже до россиян это дошло.

Это очень циничный подход с их стороны, но он действительно есть. Они почти не тратят денег на подготовку штурмовых групп. Один штурмовик для их государства значительно дешевле, чем одно ударное средство – будь то БПЛА или единица бронированной техники. Очень цинично, но это та механика, к которой они пришли органично. Несмотря на все потери, она позволяет им в конечном итоге быть результативными.

Если говорить о потерях, о том, что удается сжигать нашим Силам обороны, то заметно ли это сейчас на фронте? Как быстро россиянам удается пополнять свои ресурсы?

Если взять интенсивность, с которой мы выбиваем вражескую технику, и ту, с которой она восстанавливается или производится новая – то первая значительно выше. Именно поэтому сейчас мы видим эту экономию: бронированная техника у них просто в дефиците. На базах хранения есть еще немало "железа", которое они могут, хоть и ограниченно, но поставить в строй.

Кстати Промышленность террора: сколько ракет Х-101 планирует произвести Россия в 2025 году․ Расследование

Однако, если взять всю территорию России, то танки "с нуля" выпускает только один завод – "Уралвагонзавод", и то в ограниченном количестве (тот самый Т-90 "Прорыв"). Остальные – это то, что поднимают со складов. Ресурс еще есть, но он исчерпан. Этот горизонт исчерпаемости уже вот здесь. Поэтому экономия – это органическая вещь, до которой они дошли.

Если в целом говорить о ситуации в российской армии: хотя мы привыкли, что их много, сил у них больше, техники хватает, но они же тоже истощаются, правильно?

Они истощаются с точки зрения технических средств, потому что то, что используют сейчас – это еще советский задел. В то же время с точки зрения человеческого ресурса, мне кажется, потенциал у них еще далеко не исчерпан. Нам прежде всего надо настраиваться именно на это. Не думать, что вот-вот все у них закончится.

В начале войны мы считали, сколько у них ракет, потом – сколько "Шахедов", с какой скоростью они их производят. Но ничего не заканчивается, и именно на это надо ориентироваться.

Что сейчас помогает нашим защитникам и защитницам отправлять оккупантов туда, где им место?

Если говорить о нашем подразделении, то наше основное ударное средство – это дрон Nemesis. Большой коптер, который может нести значительную полезную нагрузку и поражать защищенные цели. Он способен работать на тактическую, а при определенных условиях – и на оперативно-тактическую глубину. Достаточно устойчив к РЭБ. Именно это позволяет нам быть эффективными.

Кроме этого, мы развиваем средства, которые работают уже на оперативную глубину – это наш фокус на ближайший квартал и дальше. Противник уже понимает, что на глубине до 20 километров за ЛБС (линией боестолкновения – 24 Канал) он не в безопасности, но дальше – еще чувствует себя спокойно. Там мы и можем быть успешными.

Аналитики говорят, что большая часть нашего успеха – это операторы дронов. Они быстро учатся, гораздо профессиональнее российских. Даже в перехваченных разговорах оккупантов слышны жалобы: не знают, куда лететь, как работать – все у них в спешке. Помогает ли нам их суета?

Безусловно, помогает. Если глубже копнуть, то это действительно наше преимущество – количество и качество операторов БПЛА. Если у россиян все систематизировано и построено на потоках, это их преимущество, то у нас много разных курсов, общественных объединений, которые этому учат. Это уже сработало нам в плюс и позволяет преобладать россиян как количественно, так и качественно.

Мы уже многое можем производить самостоятельно. Мы точно не в той точке, где были в начале 2022 года. Это раздражает оккупантов. Знаю, что ваше подразделение многое производит в Украине.

Большинство средств, которые мы используем, – собраны в Украине. Не полностью, но с украинскими компонентами. Это позволяет нам быть гибкими, не зависеть от политики Китая. Кроме того, у нас "короткое плечо" взаимодействия с производителем – он в Украине. Мы можем быстро вносить изменения в конструкцию БПЛА и быть более эффективными.


Преимуществом Украины являются операторы дронов / Getty Images

К сожалению, россияне учатся у наших Вооруженных Сил и совершенствуются. Они тщательно отслеживают, как работают украинские операторы БПЛА, наследуют их технику управления. У них сейчас стало лучше с этим?

Значительно лучше. Они адаптируются. Надо понимать, что это достаточно массивная и неповоротная машина, но когда она все-таки поворачивается и в правильном направлении, то работает достаточно эффективно. Россияне заимствуют не только наши тактики пилотирования БПЛА или любые другие боевые тактики. Они заимствуют наши процедуры планирования, осуществления разведывательных мероприятий и так далее. Сейчас это приносит результат.

Пропагандисты чуть ли не ежедневно собирают на дроны. То есть, они так же призывают россиян донатить, а потом партиями закупают беспилотники и отправляют на фронт. Важно, чтобы украинцы понимали, что не только Владимир Путин виноват в войне, а все россияне, которые так же донатят.

Абсолютно. Здесь точно нельзя выделить одного Путина как виновника войны. Но то, о чем вы говорите, это хороший звоночек для нас, потому что, становится очевидно, что у России дефицит средств. Также очевидно, что они менее сплоченные, чем мы, ведь для них эта война не столь экзистенциальна.

Сам факт того, что эти сборы появились – это круто. У них явно есть дефицит. Но то, что они появились, еще не означает, что россияне соберут средства на какое-то количество дронов, как это происходит у нас.

Если мы говорим о дефиците сил и средств в армии Путина, то нужно ли ему сейчас перемирие, чтобы пополнить резерв? Если да, то что в это время будет делать ваше подразделение?

Думаю, Путину абсолютно не нужно это перемирие. Несмотря на потери, которые несут россияне, их армия остается результативной. Для них это абсолютно приемлемый размер потерь человеческой жизни на квадратные километры территории, которые они получают взамен. Я не вижу причин, почему они должны останавливаться.

Если это все-таки произойдет, во что я не верю, то это не будет устойчивая сущность. Это будет просто период, который они используют для подготовки к следующему вторжению. Для этого же самого и мы должны использовать это время. Если говорить конкретно о нашем подразделении, то я уверен, что мы используем это время эффективно, в частности через те процессы, в которых мы функционируем, и через тех людей, которые этими процессами управляют.

Недавно мы стали полком и еще не получили полноценных возможностей, поэтому используем это время для наполнения своей штатной структуры. Это сможет происходить не так, как сейчас, а в достаточно комфортном темпе, с абсолютно качественной адаптацией личного состава.

С точки зрения средств, мы находимся в контакте с нашими украинскими производителями. У нас есть очень много R&D-проектов (проекты по исследованию и развитию, которые направлены на поиск инновационных решений – 24 Канал). И те ресурсы, которые мы сейчас вкладываем в боевую работу, мы можем направить на R&D-проекты. В конечном итоге это позволит работать, увеличить глубину нашей работы или количество измерений нашей работы.

С точки зрения процессов, мы постоянно находимся в режиме R&D, потому что являемся достаточно молодым подразделением. Мы стали батальоном, одновременно приобретали способности и эффективно воевали. После этого достаточно быстро стали полком, продолжаем эффективно воевать и приобретать способности.

Мы постоянно анализируем, что и как делаем, но когда ты летишь в самолете, изменить крыло значительно сложнее, чем когда самолет стоит на земле. Поэтому, очевидно, что время перемирия мы используем для шлифовки процессов и для того, чтобы довести их до условного идеала, стать более эффективными и готовиться к следующей фазе.

Можем ли мы поговорить о боевом духе в подразделении, ведь градус напряжения в обществе постоянно растет, люди очень активно реагируют на все, что происходит. Я понимаю, что это больше о политике, но если мы говорим о фронте и нашем войске, то какие внутренние ощущения у тех, кто с оружием в руках защищает каждый клочок земли?

Очевидно, что люди уставшие, истощены физически, эмоционально. Но военные, которые окружают меня, не верят в устойчивое перемирие, все настроены на продолжение борьбы. Я повторюсь, что эта война является экзистенциальной для нас и, очевидно, что враг не ограничится Донецкой, Луганской, Херсонской, Запорожской областями. Здесь говорится об уничтожении нас как сущности, об уничтожении нашей государственности. Если отталкиваться от этого, то надо просто работать – ежедневно и качественно, потому что другого выбора у нас нет.

Если даже условного перемирия не будет, что нужно нашим Вооруженным Силам, чтобы продолжать защищать Украину?

Очевидно, что нам надо работать над количественным и качественным пополнением наших возможностей. В общем, это те процессы, которые сейчас происходят в армии. Я имею в виду переход на корпусную систему. С другой стороны, очевидно, что мы очень зависимы от помощи, которую получаем извне. Это БК, другие средства, и, возможно, информационная поддержка.

Политики, к чьим функциям это относится, должны быть максимально сосредоточены на этом и понимать, что это место акцентирования их усилий. А люди, которые сегодня в войсках, я понимаю, что все истощены, устали, но они ежедневно должны улучшаться, становиться лучше чем вчера и более эффективными.

Какие успешные примеры взаимодействия на фронте вы можете назвать?

Относительно нашего подразделения, то взаимодействие – это вообще очень интересный вопрос, потому что мы находимся в резерве Главкома. С одной стороны, мы можем быть более гибкими по выбору мест сосредоточения наших усилий, а с другой, мы не интегрированы в глобальный замысел – ОСГВ или ОТГВ. Поэтому взаимодействие – это то, на чем базируется наше функционирование.

У нас выстроено сотрудничество со всеми бригадами, в полосах которых мы работаем, а работаем мы вдоль всей линии боевого соприкосновения. Это то, на чем мы акцентируем свои усилия. Здесь тоже есть две сущности. Первая – военная, то есть мы договариваемся о полосах, в которых будем работать, договариваемся о прикрытии наших наземных групп.

Интересно В ГУР показали уникальные кадры с морскими дронами, которые атакуют врага в Крыму

Вторая – это восстановление доверительных отношений, потому что никто не предоставит тебе более качественную и проверенную информацию, чем подразделения, которые удерживают полосу. Очень много целей, которые мы поражаем, получены в результате взаимодействия с подразделением на этой полосе. Чтобы не называть цифры, я лишь скажу, что этих целей значительно больше, чем тех, которые мы получаем из любых других источников. Для нас это взаимодействие регулярное, оно является частью нашего боевого ритма.

Можем говорить и о другом характере взаимодействия, а именно взаимодействие с целью акцентирования усилий нескольких подразделений БПЛА или средств бригад, которые удерживают полосу, – с нами. Это тоже большой кусок взаимодействия, то, в чем мы видим перспективу и куда движемся,

Уже можем говорить об операции "Покрова", которая состоялась в 2024 году на Покровском выступлении. В ней принимали участие 10 подразделений БПЛА. Мы синхронизировали наши боевые ритмы, синхронизировали применение разведывательных, ударных средств, разработали механику и инструмент взаимодействия. Во время этой операции было поражено около 50 артиллерийских средств противника, в том числе РСЗО, САУ.

Если оценить результаты, то после проведения операции интенсивность огня вражеской артиллерии в полосах отдельных подразделений снизилась существенно – до 50%. Интенсивность продвижения врага именно на Покровском выступлении, если сравнивать с предыдущим отрезком времени, также существенно снизилась. Поэтому такая синхронизация является важной, в этом мы видим потенциал.

А как насчет россиян, у которых нет этой слаженной работы, ведь сами оккупанты жалуются, что у них полный хаос в армии? Они не понимают, кто кому подчиняется, высшее военное руководство получает другие отчеты. Это тоже заметно на фронте?

Это их типичная проблема, но во многом она типична и для нас. Наша армия – потомок советской армии. У них это выражено значительно сильнее, но я бы не стал на это надеяться, а готовился бы к сильнейшему врагу.

Дроны – это сейчас современная война, они нам очень сильно помогают. Однако, конечно, есть еще артиллерия. Если мы говорим о каком-то паритете, в основном чем дальше, тем больше мы будем работать именно дронами, да?

Да, так сложилось, но я уверен в том, что дроны полноценно не смогут вытеснить артиллерию, потому что артиллерия имеет определенные преимущества, и они абсолютно очевидны.

Во-первых, артиллерия может воздействовать значительно интенсивнее. Например, гаубица Д-30 может делать до 5 выстрелов в минуту. В то же время один оператор дрона может управлять одним дроном, и при этом ему еще, вероятно, надо будет ждать своей очереди, ведь у нас есть номенклатура частот, в которых мы работаем.

Во-вторых, скорость реакции артиллерии. Если расчет подготовлен, если он (военный – 24 Канал) изучил местность, имеет пристрелянные точки, имеет какие-то плановые цели, то скорость полета снаряда к цели составляет секунды. А скорость полета дрона к цели может составлять десятки минут.

Третье преимущество – это способность работать по плоскостным целям. Это было достаточно заметно во время активной фазы Курской операции. Когда волны корейских военнослужащих наступали на наши позиции, операторы наших дронов просто были перегружены, они не могли качественно отработать по каждому из них. Это позволило противнику приблизиться к нашим позициям и начать непосредственно стрелковый бой.

В то же время один кассетный снаряд способен вывести десяток военнослужащих из боя сразу. И здесь же неочевидное преимущество артиллерии. Я не специалист в ценообразовании артиллерийских снарядов. Однако, мне кажется, один артиллерийский кассетный снаряд, который может вывести сразу из боя отделение противника, стоит дешевле или примерно так же, как и десяток дронов, которые надо будет потратить для достижения этой же цели.

Кроме этого, снаряды артиллерии абсолютно независимы от средств ПВО, потому что по дронам враг может работать. Они независимы от средств РЭБ, если мы не говорим о каких-то Excalibur (высокоточный снаряд – 24 Канал), наводящихся по GPS-координатам. Также они абсолютно независимы от метеоусловий.

Это очень важно, потому что один из треков построения штурмов противника базируется как раз на использовании плохой погоды, когда мы не можем летать. А снаряду, в принципе, не мешает ни снег, ни дождь, ни туман, ни скорость ветра. Он может не точно упасть, но после пристрелочного выстрела попадет в цель. Поэтому очевидно, что глобально дроны сейчас подвинули артиллерию, но в артиллерии есть своя ниша, и из этой ниши дроны из-за специфики их применения никогда не подвинут артиллерию.

Мы часто можем видеть в официальных телеграм-каналах украинских подразделений, как эффектно сбросы с дронов прилетают в блиндажи оккупантов. Насколько эффективно и как часто нам удается поражать именно крупные пункты операторов БПЛА врага?

Возвращаясь к нашему разговору об артиллерии, еще одно ее преимущество – мощь артиллерийского снаряда. Она позволяет поражать эффективнее, чем может поразить дрон. Те же пункты управления, блиндажи, любые защищенные сооружения из-за того, что артиллерийский снаряд значительно мощнее, чем то, что может нести дрон.

Поэтому для того, чтобы эффективно отработать по любой цели, очень часто дрону надо попасть в какую-то конкретную точку, залететь непосредственно в блиндаж, или, если мы говорим об артиллерийских средствах, то кумулятивной струей попасть непосредственно в ствол для того, чтобы быть эффективным.

Как оккупанты пытаются защитить такие свои места? Если мы говорим о скоплении операторов БПЛА, то чем именно они пытаются это делать и удается ли?

Они осознают то, что не могут находиться в безопасности на глубине до 20 километров и они адаптируются к нашим тактикам применения. У них отстроена система раннего предупреждения, то есть на некоторых направлениях они знают, что летят, например, наши дроны, или летят какие-то FPV-дроны.

Россияне инженерно защищают свои огневые средства и точки сосредоточения пехоты, или любые командные пункты, просто значительно лучше, чем мы. Они мастера в инженерной защите своих важных точек. Они хорошо маскируются, оборудуют или стационарные огневые точки для прикрытия каких-то слишком важных для себя объектов, или организуют мобильно-огневые группы для этого же. Поэтому они прогрессируют и к этому тоже надо быть готовыми.

Если мы говорим о нашем войске, Вы сказали, что у нас не такая ситуация, даже с теми защитными сооружениями. Насколько часто удается оккупантам не только распознавать их, но и попасть?

Они учатся, используют какие-то наши тактики применения или процессы. И вот, опять же, то, о чем вы говорили, их телеграм-каналы сейчас пестрят видео успешного применения ими своих средств БПЛА, поэтому надо быть готовыми и к этому тоже.

Замечали ли вы на своем участке фронта то, что есть у оккупантов в небе то, чего нет еще у нас?

Не могу сказать, что у нас чего-то нет. Я уверен в том, что реалии войны, в которых мы находимся, – одинаковы и для них, и для нас. Поэтому абсолютно точно любое средство россиян имеет аналог у нас, и любое наше средство – имеет аналог у них. Однако с точки зрения распространения – это дроны на оптоволокне. Россияне сейчас применяют их системнее и активнее, чем мы.

Хотя, если я не ошибаюсь, первые попытки применения осуществляли именно мы. Это вот эта неповоротная машина, которая наконец-то вернулась туда, куда надо. И сейчас у них систематизированы и процесс, и производство, и применение.

А какая ситуация сейчас у оккупантов с системами РЭБ?

Мне кажется, РЭБы россиян по широте номенклатуры, характеристики и количеству, превосходят любую армию мира. Поэтому это то, на чем они строят свою оборону. Это один из таких важных ее компонентов.

Мы часто говорим о деморализации и хаосе в армии оккупантов. Однако у них есть дисциплина, на которой держится изготовление и быстрая доставка дронов, пополнение боеприпасов и другой техники. Это все построено на страхе?

Думаю, здесь есть элемент страха и запугивания. Очевидно, есть группы людей для которых важно, сколько миллионов им заплатят, так они и попадают в армию. Готовность умереть, но не быть наказанным, если ты не выполняешь приказ.

Даже когда нам иногда показывают военнопленных России, они пытаются делать вид, что они до сих пор, в 2025 году, не знали, куда они идут и что они будут делать, а на самом деле надо понимать, что они все прекрасно осознают.

Абсолютно. Однако когда они идут в штурм, у них есть две опции – или погибнуть, или попасть в плен. Если они не идут в штурм, то у них есть одна опция – погибнуть. Поэтому они выбирают просто вариант, который оставляет больше шансов.

Какие слова вы можете сказать людям в тылу как военный? Какими мы здесь должны быть, чтобы постоянно поддерживать наших защитников на фронте?

Мой месседж абсолютно прост. Я понимаю, что люди устали, понимаю, что где-то в Киеве или Львове кажется, что война – это где-то далеко и она никогда в эти города не придет. Однако эта война для нас является войной за выживание как нации.

Поэтому что бы ты ни делал, ты должен акцентировать свои усилия на том, чтобы помогать армии. Если ты работаешь – донать, если ты привлечен как военный – учись и будь эффективным на поле боя. В противном случае – у нас просто нет будущего.