О фильтрационных лагерях на временно оккупированных территориях Украины в СМИ говорят по меньшей мере с апреля. Однако мало кто знает, как проходит этот преступный процесс, организованный российскими оккупантами.

Читайте наше предыдущее интервью Десятки тысяч убитых, фильтрационные лагеря и эпидемическая катастрофа: интервью с мэром Мариуполя

В рамках проекта "Интервью24" мы пообщались с Анной – девушкой, которая жила в Мариуполе, пережила блокаду и оккупацию города. Она рассказала нам, как трижды прошла фильтрацию, которую ей устроили россияне, и о том, как ей удалось спастись и уехать из Мариуполя в Европу.

Первый день полномасштабного вторжения стал огромной трагедией для всех украинцев, ведь большинство тогда очнулось от взрывов и сирен. Часто жители Мариуполя вспоминают, что взрывы в городе были слышны еще за 5 дней до этого. Можете ли вы припомнить, как все тогда было?

19 февраля я ничего не слышала. Мы просто не так далеко жили от линии фронта. Иногда, например, прошлым летом, я слышала какие-то взрывы и испугалась. Из-за того, что мы живем у моря, звуки слышались издалека.

Было много разговоров о том, что война начнется. Я полагала, что она начнется 23 февраля. Даже думала, что если 23 февраля ничего не начнется, то уже ничего не будет.

Но 24 февраля утром мне позвонили по телефону родственники из Харькова и сказали, что там уже стреляют. Спрашивали, что происходит в Мариуполе. Я даже подумала, что это какая-то шутка. У меня из окна был вид на порт, я посмотрела туда – все спокойно. Так и сказала родственникам.

Через десять минут над нами пролетела ракета. Мне мама начала писать, спрашивала стреляют ли, я даже не успела отписать. После того, как ракета пролетела, написала: "Стреляют". Мама сказала уезжать из города.

Я написала перевозчику, с которым ездила не раз. Он написал, что все рейсы отменили, а когда возобновят – никто не знает.

У кого была своя машина – те уехали из города. У кого не было – уехать было сложно. Потому мы остались.

Если скажешь что-то не то – могут убить: как удалось пережить блокаду

С 1 марта Мариуполь очутился в блокаде и стал фактически отрезанным от мира. Как вы пережили этот период? Были ли какие-нибудь запасы продовольствия?

Когда мы оказались в блокаде, мы были как в России. Ты ничего не можешь сказать, потому что если скажешь что-нибудь не то, тебя потом могут убить. Ты ничего не можешь. Тебе постоянно врут.

Оккупанты только и твердили, что все будет хорошо. Говорили, что помогают нам. Люди будто соглашались, говорили что-то вроде "да-да, вы нам помогаете, спасибо", но все между собой перешептывались о другом.

К примеру, когда потопили корабль (крейсер "Москва" – 24 канал), то все об этом перешептывались. Я в то время была в 9 километрах от Мариуполя, но так же в оккупации. Тогда мы слушали русское радио и как раз его включили в тот момент, когда какой-то россиянин очень сильно свирепствовал и говорил: "Ну, как так они потопили этот крейсер "Москва"? Что это такое?".

Мы все сидели без интернета, связи и новостей, но все же имели много информации. Любую новость мы обсуждали и думали – правда это или нет.

Не было газа, света, воды. Я жила в частном доме, там была дровяная печь. Поэтому у нас дома было тепло и мы могли хоть как-то готовить еду.

Запасов не было никаких. Но дедушка моего парня – ребенок войны. После всего пережитого у него осталась привычка делать запасы. Он никогда не покупал условно 1 килограмм гречки, а брал сразу 5. И в этом году так случилось, что он решил запастись именно гречкой. Никто не знал почему, но он сделал запасы и мы, собственно, ели эту гречку.

Обратите внимание Оккупанты заставляют даже людей с инвалидностью в Мариуполе приходить и выпрашивать еду

Сколько времени вы провели в оккупации? Когда уехали из города?

11 мая я приехала в Ригу. Мы ехали через территорию России, потому что никаких других вариантов не было. Мы хотели уехать на подконтрольную Украине территорию. Я даже говорила российским военным: "Я хочу в Украину", а они спрашивали зачем. Говорила, что у меня остались родственники, мне надо было в Харьков – я родом оттуда, но переехала жить в Мариуполь. Когда слышали о Харькове, то говорили, что там будет то же, что и в Мариуполе.

Мариуполь
Как выглядел Мариуполь во время активных боевых действий / Фото полка защитников Мариуполя

Еще говорили, что я могу уехать, если хочу, но на самом деле это не так. В Россию можно уехать, в Донецк – можно, а в Украину – нельзя.

Вы говорили, что подходили к русским солдатам и говорили, что хотите уехать. В какой момент вы точно поняли, что нужно ехать, что нечего оставаться в Мариуполе?

Мы хотели уехать из Мариуполя, но в Украину. Впоследствии до нас стало доходить понимание, что в Украину мы не выедем никогда. А еще – на носу было 9 мая и непонятно, что оккупанты могут сделать. Мы жили далеко, но недалеко от нас пускали "Грады". И я понимала, что может прилететь рядом.

Да и продукты были ужасающие и дорогие. Все, что было русское – это было ужасно.

А продукты вообще были?

Ну как, продукты уже тогда были в Портовском, это недалеко от Мариуполя, где-то 7 минут езды. Они стали появляться на полках, но все они были русские. Это были продукты гнусного качества. У них все плохое. Все продукты – их просто невозможно есть. Сколько раз мы покупали конфеты – никакие не были хорошими.

Единственное, что было хорошее – это хлеб. Да и то потому, что его пекли, кажется, в Бердянске, на нашем хлебозаводе, из нашего зерна. Поэтому хлеб был хорош.

И вы решили уехать из-за того, что приближалось 9 мая?

Да. И 9 мая мы были в России как раз в Санкт-Петербурге. Я приехала туда, вышла, и первое, что услышала – это выстрелы.

И первое мнение: "Ну неужели опять". Это были такие очень смешанные ощущения – с одной стороны я подумала: "Ну слава Богу, наконец-то начали бомбить", а с другой подумала: "Блин, да как так, дайте мне уехать уже, я не могу убежать от всего". Такие смешанные ощущения.

А как вы выезжали? Как проходил сам процесс? Когда вы из Мариуполя попали в Санкт-Петербург?

Мы жили в Портовском. Российские войска сделали там ПТР – пункт временного размещения беженцев. Я так и не поняла позиции директора школы, в которой был этот пункт. Я понимаю, что заходят российские военные и ему деваться было некуда. Но он натравил русских военных на парня, который сказал ему: "Ты ничего не делаешь, ты не помогаешь, нас вообще за людей не считаешь и не уважаешь".

Те военные потом с автоматами ходили искать этого парня. Ему повезло, что он в тот момент вышел в магазин. И слава Богу, они больше не возвращались.

Разрушенный Мариуполь
Разрушенный оккупантами Мариуполь / Фото Ukraine war

Просто я еще не поняла, зачем это делать – натравить на человека этих идиотов. Для них расстрелять человека – это просто нечего. И для меня тот директор после всех событий – коллаборант, сотрудничающий с россиянами и являющийся сторонником "русского мира". Потому что парень его не избивал. Да, он кричал, матерился. Но извините, когда директор считался комендантом, действительно никаких условий не было. Когда люди подходили к нему что-то спросить, он даже не поднимал глаз, словно перед ним никто не стоит. Да и вообще он постоянно убегал от людей, чтобы ему вопросы не задавали.

А дальше как уезжали из этого лагеря?

Потом мы пошли в Мангуш – ну, чуть-чуть пешком, чуть-чуть на машине, если везло с попуткой. Там был фильтрационный лагерь. Оккупанты разместились в здании полиции и проводили людям так называемую фильтрацию.

А как это происходило? Потому что о том, как проходит фильтрация, известно очень мало.

Ты приходишь, записываешься в очередь, тебе дают номер. Мы были 4815-е – тогда проходили 200-е. И мы приходили, узнавали, какой номер на фильтрации, и я просто поняла, что скорее кончится война, чем мы выйдем отсюда.

Я решила, что надо искать какого-то российского военного, который падок на деньги, заплатить ему и пройти эту фильтрацию. Собственно, я нашла такого военного. Я заплатила ему 1500 гривен. Он сказал: "Езжайте в Мангуш, и у вас сегодня будет фильтрация". Приехали, нас никто не зовет. Середина дня, мы сидим, ничего не происходит, нас не зовут.

И в этот момент привозят пленника. Это был ужас, я ничего хуже не видела. Привозят парня – его очень сильно избили. Эти глаза нужно было видеть. Он даже не понимал, за что и почему. И его при всей этой очереди начали копать ногами, у него слетел кроссовок, а оккупанты говорили: "Укропа привезли".

Я стою, смотрю на это и думаю: "Надо бежать. Нах*р ту фильтрацию, не знаю, как я без нее буду уезжать, но нах*р ее, потому что это очень страшно". Что с этим парнем было дальше – никто не знает, но если они себе позволяют делать такое на людях, я боюсь представить, что они делают за закрытыми дверями.

Тогда мы пошли пешком назад к Портовскому. Идем, пытаемся остановить попутку – никто не останавливается. И как раз приехал этот русский военный. Он остановился и спрашивает: "Вы что, уже прошли?" Мы говорим: "Нет". А он тогда спрашивает: "А зачем вы ушли?". Говорю: "Нас не зовут". Я же не скажу, что я увидела там пленника и подумала, что ну ее, эту фильтрацию.

Еще этот военный мне сказал, что если с 2014 кто-то из семьи связан с украинскими военными – не идти туда на фильтрацию. А у меня так получается, что надо всю семью взять и расстрелять, по русским "понятиям". Потому что когда началась война, у меня в семье кто-то начал волонтерить, кто-то в ТрО. Поэтому я понимала, что если они это узнают, то просто убьют меня.

Обратите внимание Чтобы попасть в Мариуполь, также нужно пройти "фильтрационный" лагерь, – мэр

Что вы делали дальше?

Я сказала, что у меня никого нет, никого не знаю, у нас вообще семья тупая и никогда политикой не интересовалась. И вообще нам Украина "не нужна".

Во время фильтрации я включала максимальную д*билку, и делала вид, что мы ничего не знаем, ничего не понимаем, я тупая и просто обычная жительница, которая максимально, насколько можно, тупая.

А как вы попали назад на фильтрацию? Вас эти военные встретили и увезли или вы просто в другой день пошли?

Этот русский военный нас отвез обратно в Мангуш, сказал: "Стойте, ждите, вас позовут". В итоге нас позвали только ночью, в половине 23, было уже темно, холодно. И я думала: "Да, это вообще еще будет, если мы ее не пройдем".

Но нас вызвали. Мы вошли в кабинет, там сидели девушки, они тоже русские военные. Взяли отпечатки пальцев, сфотографировали. Последний этап – это ФСБшник, и уже он, по существу, принимает решение – давать тебе фильтрацию, или не давать.

Кстати, у меня взяли отпечатки из пальцев и всей ладони. Я еще не могу понять, зачем. Может, они собирают базу данных для того, чтобы кого-нибудь приплести к этим военным преступлениям.

Права человека – они не просто нарушены, такое ощущение, что их вообще нет. Если мы будем жить не как люди, а как животные, будет очень-оченьплохо.

Меня, пока брали отпечатки, унижали, говорили: "А это с тобой твой парень? Ну, вы похожи". Какие шутки говорили непонятные, неуместные. Постоянно было какое-то унижение. Сфотографировали меня с правой стороны, в профиль, в анфас – в общем, фоткали со всех сторон. И уже потом мы пошли к этому ФСБшнику – а он такой очень незаметный. Я вообще думала, что "шестерка" бегает, просто всех зовет.

И он с нами поговорил, спросил, куда мы хотим уезжать, мы сказали, что хотим ехать в Россию. Спросил, почему, и все остальное. Когда мы были в Мангуше, я не говорила, что мы едем в Европу. Думаю, этого говорить не нужно было.

С парнем моим немного проблемы были, потому что его раздевали и смотрели, есть ли татуировки. Меня просто спросили, есть ли у меня татуировки или шрамы. Я сказала, что шрамов у меня нет вообще, и татуировок нет. Они не проверяли, есть или нет.

И тогда ФСБшник дал вам эту фильтрацию?

Да, он поставил свою печать, подпись, и сказал: "Все, идите". Потом нас тот военный отвез обратно в Портовский. На следующий день мы начали искать автобус, который отправляется в Россию. Оказывается, они не отправляются часто, потому что оккупанты настолько мучают людей, затягивают фильтрацию, что люди, даже желающие уехать, – не могут, потому что у них этой фильтрации нет. Только 10 человек в день проходят фильтрацию. Поэтому не собиралось нужное количество людей на автобусы.

Вот вместе с нами ехали люди, 3 раза приходившие на автобус, и все никак не могли уехать. Потому что автобус приезжает, людей не хватает и всё.

Впоследствии таки собралось и мы уехали. Это была очень страшная дорога, очень. Мы ехали по развалившемуся мосту, под этим мостом стояли русские танки, заведенные. Я не знаю, куда они ехали, это было очень страшно, страшный путь, это просто ужас.

Этот мост, пыль – это все так страшно. Мы проезжали Волноваху, в ней все разрушено. Из танка эти малолетние, как обезьяны с оружием, что-то наводили на наш автобус. Было очень страшно, я еще думала: "Боже, неужели они по автобусу еще будут стрелять?"

Я очень много раз спрашивала водителя, едем ли мы в Россию, потому что несколько автобусов ехали туда, а один в Донецк. И я видела, что мы в Донецкой области.

Мы едем, а там надписи: "Донецк приветствует вас". В общем, приветствие было как у нас, как во всех наших городах. И я так испугалась, думаю: "Боже, неужели нас здесь сейчас оставят?" Но получилось так, что поехавший на Донецк автобус поехал в одну сторону, а мы – в другую.

Мы приехали и в КПП "Успенка", там пришлось еще раз пройти фильтрацию. Дважды. Потому что нас забрали сначала одни военные, потом, как только мы вышли и пошли дальше, нам сказали, что сейчас снова будет фильтрация. И мы ответили: "Да мы ведь только что были".

Ну, в общем, фильтрация – это издевательство над людьми. Я думала, что меня уже ничего не удивит, но россияне продолжают это делать.

Обратите внимание У ФСБ есть план: зачем оккупантам так часто проводить "фильтрацию" украинцев

У нас не было выбора, и мы должны были идти. Но на границе уже все было серьезнее – фильтрация была не на шутку, потому что проверяли телефоны, рылись в них полностью. Я не знаю, как они не рылись в моем ноутбуке, но это потому, что они не знали, что он у меня есть. Они не спрашивали, есть ли у меня ноутбук – я им и не говорила.

Понятно, что на телефоне я все почистила, чтобы не до чего было докопаться, потому что у меня были и украинские новости, и многое другое.

И там уже были такие вопросы: "Как ты относишься к Российской Федерации?", "Как ты относишься к президенту России?", "Как ты относишься к украинскому президенту?", "Как ты относишься к украинской власти?", "Как ты относишься к "спецоперации" на Донбассе?".

Мне было страшно, потому что когда я разговаривала с этим ФСБшником, то сказала: "Ну, ведь война началась", вместо "спецоперации". Я испугалась и думаю: "Боже, что же я сказала". И я сразу быстро себя поправила, но он не стал на этом фокусировать внимание, слава Богу.

Он взял мой телефон, сказал разблокировать его, чтобы он посмотрел, что у меня там. Смотрел фотографии, мессенджеры – все смотрел.

Вот он сидит, смотрит мой телефон, и звучит фраза: "Ничего интересного для меня здесь нет". Я думаю: "Слава Богу, что тебе здесь ничего интересного, давай уже свою печать, я пошла".

Парень тоже нормально прошёл эту фильтрацию?

Да, но, поверьте, при мне был человек, не прошедший фильтрацию. А знаете почему? Потому что у него в тиктоке был лайк на видео "Слава ВСУ, победим орков, вернем все". Они увидели этот лайк и парня оставили. А что с ним дальше было – я не знаю.

Когда я услышала крики из кабинета и слово "Тикток", я удалила приложение сразу. Хотя я тоже сидела в тиктоке и лайкала такие видео. Я убрала эти лайки, но все равно мне в рекомендациях светились только украинские видео, о наших военных и многое другое. Я просто надеялась, что на российской границе будет российский тикток.

Затем они брали на фильтрации номер телефона. То есть чтобы отслеживать расположение, и вообще это заставляет чувствовать себя максимально незащищенным человеком.

Анна из Мариуполя
Анна – жительница Мариуполя / Фото предоставлено 24 каналу

После этой фильтрации вы уже попали в Санкт-Петербург?

Нет. В Ростов-на-Дону. Мы ехали на такси уже по Ростову, нас постоянно останавливали полицейские, и говорили: "Вы кто, куда едете?" Я говорю: "Мы только 5 минут проехали, нас уже профильтровали 300 раз". Они так боятся, я передать вам не могу. Как бы они там ни говорили, что они крутые, бесстрашные, но они очень боятся.

Представьте, насколько они боятся – у них с гаишниками обычными стоит ФСБшник рядом. Нас постоянно останавливали, спрашивали, а мы просто отвечали: "Едем в Ростов, там друзья, все". В общем, отпускали, слава Богу.

Мы приехали в Ростов, переночевали там и на следующий день уже имели поезд в Санкт-Петербург. Туда мы ехали полтора дня, а когда приехали, то не останавливались в городе. Вообще для меня Россия была таким страшным местом, где не хотелось ни сидеть, ни останавливаться ни на секунду. Мне хотелось просто постоянно бежать, идти, только бы не останавливаться.

Нас встретил парень, он сказал: "Давайте позавтракаем, и потом поедем на границу". А я уже ничего не хотела и ответила: "Поехали уже", потому что это было 9 мая, эти выстрелы, эта военная техника, это все… Просто ужасно. Мы поели и уехали на границу.

Латвийскую?

Да-да.

Вас спокойно пропустили? Выдвигали ли российские пограничники претензии?

Выдвигали. "Почему едете из России? Вам что, не понравилось?" Я отвечала: "Очень понравилось, я обязательно вернусь, вообще Россия отличное место, жила бы здесь, только родственников здесь нет, поэтому и еду". Я постоянно говорила, что Россия это "самый сок", и вообще всем государствам нужно смотреть на Россию и быть как Россия. Они постоянно хотели это слышать. Я им говорила все, что они хотели слышать. Потому что никакой свободы слова у тебя там нет.

И снова фильтрация. Это какой-то ужас.

На латвийской границе?

Да-да, снова. Сашу снова забрали, нас разъединили. Я стою, говорю: "Я отсюда никуда не уйду, что это такое. Мне нужно дождаться. Мы вместе приехали, должны вместе и уехать". А мне говорят: "Выходите".

Там такой пропускной пункт, как клетка скорее. И я стояла, ждала его в этой клетке. Мне очень захотелось в туалет, а там дверь на кодовом замке, и если ты вышел, то зайти уже не можешь, только при условии, что кто-то выйдет.

Говорю: "Можно в туалет хотя бы сходить?" А они мне сказали: "Сходишь уже в Европе". И, словом, не пустили меня в туалет, я стояла, ждала, Саша прошёл фильтрацию. Снова его стебали, это все.

Тогда мы пришли к латвийцам и все было относительно нормально. Правда, мне было так страшно, что сейчас за нами побегут, и я просто так иногда оборачивалась в сторону России, и думала: "Не дай Бог".

И как после всего этого, после стольких фильтраций – как вам было привыкать к относительно спокойной жизни в Европе?

Я так устала от фильтраций, что когда мы пришли к границе, а я все еще хотела в туалет, и мне сказали просто слово "подождите", то мне сразу стало плохо, я начала плакать. Думала, что все, нам снова не рады. Переходный пункт там пешеходный, и я уже сейчас понимаю, что это были просто люди.

Обратите внимание В Мариуполе мать-коллаборантка сдала своего сына, который служит в ВСУ, в плен россиянам

Потом нас встретили в Латвии. Это было просто удивительно, потому что нас встретили ребята, у которых театр и в нем размещают наших беженцев, дают пожить.

Нам сразу дали отдельную комнату на двоих. Была кровать, матрас, всюду так чисто, светло. Мы вошли, а стол ломится от еды. Я давно этого не видела. И здесь женщина, волонтер, говорит: "Вот, здесь средства гигиены, прокладки, щетки, паста". Крем для рук тоже был, я о креме для рук просто мечтала. И она говорит нам: "Идите в душ, хотите – ешьте, вот, пожалуйста, чай, кофе – все, что хотите".

Я это все ела, и для меня это было настолько необычно, оно все так вкусно, свежо, там и овощи, и нормальные продукты. Потом мы электричкой доехали в Ригу, а оттуда – в Дублин.

В Дублин? В Ирландию?

Да. И потом уже из Дублина до конечной точки, которая нам нужна была. Билеты покупали волонтеры, и я так поняла, что было самое дешевое, то и брали. Я вообще говорила им: "Не берите билеты на самолет, нас бомбили на самолетах, а сейчас вы хотите, чтобы я в него села. Как вы вообще себе это представляете?"

Ну и что вы думаете, они, конечно, купили нам билеты на самолет, просто по факту нам их сбросили, сказали: "Все, у вас билеты". Я им сказала, что если я в самолет не сяду – обижаться не надо. Не знаю, как я нашла в себе силы, но когда мы поднимались по лестнице к самолету, я сказала: "Пока у нас есть время, мы можем уйти". Но Саша сказал садиться.

Мы сели, у нас были разные места. Я в первый раз летела в самолете, мы еще попали в зону турбулентности – это был ужас. Еще так получилось, что я сидела в таком месте, где сильнее тебя трясет. В общем, повезло. В общем, опыт с самолетами у меня не задался, потому я сказала, что на самолетах летать больше не хочу.

Как сейчас вам морально строить жизнь заново? Изменилось ли отношение к жизни? В общем, насколько вас сильно изменили почти 3 месяца в Мариуполе, в оккупации?

Изменили сильно, потому что я сейчас понимаю, что все, что у тебя есть – телефоны, деньги, техника – все ничто. Важно кто рядом, кто тебя окружает. Важно твое здоровье, знания, что у тебя есть в мозгах, и самые близкие. Все остальное – это вообще ни о чем.

Как человек, который прошел фактически одни из самых больших ужасов этой войны, – что бы вы могли сказать иностранным лидерам, если бы у вас была возможность обратиться к ним?

Если они будут тянуть с оружием и постоянно говорить: "Как бы да, а не сейчас, а сейчас я не могу, а потом" – не надо думать, что у вас только подорожает бензин, и у вас все закончится – нет.

Если сейчас нам перестанут давать оружие, и Украина, не дай Бог, не победит – Россия пойдет дальше. Россия не остановится. В Европе говорят: "У нас бензин подорожал". А то, что люди из-за твоего бензина погибают? Им вообще ничего не интересно, они думают только о том, что у них бензин стал дороже.

Я считаю, что это касается каждого. Война может начаться в любой стране в любой момент. И не нужно затягивать с оружием, они очень много разговаривают. Вот очень много разговоров.

Да, дают, молодцы, спасибо, но если говорят, что надо быстрее – то нужно дать. Так случилось, что мы остались ни с чем, отдали все ядерное оружие в надежде, что Россия на нас не нападет, а получилось так, что мы стали вообще незащищенными, как котята. Европейцы 300 тысяч лет думают давать ли нам оружие, не давать, ведут эти переговоры. Они не понимают, что чем больше они затягивают – тем хуже, потому что умирает очень много мирных.

Военные не могут и войной заниматься, и помогать мирным. Военные и так делают все, что могут. Мне наши военные сказали так: "Не надо переться сейчас в Украину – выехали в Польшу, так сидите там, зачем вы едете назад, вы нам мешаете". Они ведь не могут стрелять по дому, потому что там мирные люди. С этого дома военные российские стреляют. В этом разница между нами и россиянами – потому что им пофиг, наш частный сектор обстреливали фосфорными бомбами, хотя там не было наших военных – за что, про что – никто не знает.

И мы убегали просто – я взяла один рюкзак вещей, у меня сломалась переноска кота, и я не смогла его взять. Я понимала, что я не смогу его в руках донести, мне нужно будет какую-то сумку. И не было этой сумки. Мне пришлось оставить кота.

И сколько, пока они все тянут с этим оружием, сколько уже сломанных судеб, сколько изнасилований, сколько смертей. У меня только 5 человек погибших.

Это ваши друзья, как я понимаю?

Да. Одну убило осколками в Мариуполе, у других подвал разбомбили. Взяли и по подвалу ударили эти придурки, а зачем? Как Драмтеатр был разрушен. Там не было военных, а они взяли и убили всех. В мгновение ока просто.

При любом ударе – "база, украинские военные, иностранные инструкторы". Куда бы ни били, у них всегда одно и то же. Или не они бьют, а то все постановка.

То, что там говорят: "Отдайте какую-то часть своих территорий", я считаю так – никому ничего отдавать не надо, и переговоры с террористами вести тоже не надо.

Что это значит – "отдайте часть своих территорий"? А завтра они придут и скажут: "Дайте нам 50 женщин и 50 детей – мы секса здесь хотим". И что, так жить? На террористических условиях? Нет. Россию нужно уничтожить. Раз и навсегда. Чтобы вообще не было такого государства.

А Путина... Я не знаю, что с ним сделать. Я думала, что большинство россиян должны понимать, что другие люди погибают. Я зашла после работы и подумала: "Надо пообщаться с этими русскими людьми, что они думают".

Один говорит: "Ну это же война". Я говорю: "Хорошо, смотри, завтра придут, расстреляют. У тебя дети есть?" – "Есть", – "Завтра придут, расстреляют твою жену, а потом будут насиловать твоего ребенка, и ты будешь видеть, как он умирает. А я тебе скажу, что это война. Я послушаю, что ты мне скажешь".

В что кафиры превратили Мариуполь
Вот во что превратили Мариуполь российские оккупанты / Фото Нацполиции

В общем там действительно большинство людей за войну, и они говорят: "Я доверяю Путину, Путин наш президент, он молодец". Это я общалась с реальными людьми.

Я понимаю, что там пропаганда, но все равно, в конечном итоге ты сам выбираешь, во что верить, а во что нет. К нам тоже приходили в школу русские, рассказывали, что "бойцы полка защитников Мариуполя стреляют", а я только вижу, как они "Грады" пускают на наших. Просто ты сам головой думаешь, кто стреляет, и что происходит.

Европейцы просто не понимают, насколько это серьезно, и они не понимают, что чем дольше война затягивается, тем хуже будет для всего мира.

Что вы сделаете в первую очередь после победы?

Поцелую руки тем, кто защищал нас. Потому что у меня есть люди, которые ушли защищать нашу страну. Дай Бог, чтобы они остались живы, и чтобы у нас как можно меньше было потерь.

Помогите найти кота: обращение к нашим читателям

Из-за войны Анна потеряла кота. Рыженький кот в возрасте 5 лет. Откликается на кличку Успех. Может быть на Черемушках в Приморском районе Мариуполя.

Несмотря на низкие шансы найти своего любимца, Анна не оставляет надежд. Поэтому настоятельно просим – если вам что-нибудь известно о том, где находится сейчас кот и что с ним – напишите на электронную почту автора. Ее можно найти ниже (кнопка "написать"). Ниже оставляем фото кота.

Помогите найти кота / Фото предоставлено 24 каналу

Российские оккупанты вторглись в Украину и разрушили не одну жизнь, не одно жилье. Разрушили не одну мечту, не один дом. Но все мы прекрасно знаем, что за любое преступление обязательно будет наказание. Это ожидает и тех, кто принес на нашу землю слезы и боль, тех, кто заставил людей покинуть их дома или оккупировал их. Мы все вернем и все отстроим, но отнятые жизни и покой навеки будут на совести захватчиков.