Адвокат: Путин должен знать, что осудили невиновных украинцев

В конце мая 2016 года Верховный суд Чечни вынес приговор украинским политзаключенным Станиславу Клыху и Николаю Карпюку. Клых получил 20 лет строгого режима, Карпюк – 22 с половиной года. Украинцев осудили за убийства российских военнослужащих, которые они якобы совершили еще в 1994-1995 годах. Во время первой чеченской войны.

В ходе всего процесса защитники украинцев не единожды заявляли о высоком уровне фальсификаций со стороны обвинения и о применении пыток к их подзащитным. У Станислава Клыха во время процесса начались частые нервные срывы, однако российское правосудие признало его вменяемым.

В эксклюзивном интервью сайту "24" адвокат Николая Карпюка – Докка Ицлаев рассказал о том, почему приговор Карпюку и Клыху должен быть отменен, как именно их пытали и какая дальнейшая судьба может ожидать украинских политзаключенных.

Николай Карпюк и Станислав Клых / Фото Новый регион

Из Украины дело Карпюка и Клыха выглядит крайне абсурдно и нелепо. Как его воспринимают в Чечне?

Тут нужно говорить о ситуации с простыми гражданами, которые также понимают, что все это абсурдно и что так не должно быть. Другое дело – ситуация с теми, кто причастен к этому делу, с теми, кто добивался обвинительного приговора. У них к этому делу отношение такое: "Если нам его дали, то мы должны осудить".

Других вариантов быть не может?

Если есть дело – нужен приговор. У меня был случай. Я защищал человека, которого обвиняли по трем статьям Уголовного кодекса. В ходе разбирательств мы предоставили достаточно доказательств невиновности. Но процесс затягивался из-за того, что в суд не являлся свидетель, на котором была завязана фабрикация обвинения против моего клиента. Я очень хотел допросить его в суде. В очередной раз, когда мы пришли в суд, секретарь судебного заседания вышла и сказала мне, что свидетель снова не пришел. Я сказал, что мы будем ждать его появления. Она передала судье мои слова.

Меня вызвал к себе в кабинет судья и попросил дать ему возможность завершить дело, дав мне слово, что будет условный приговор. Я ответил, что в этом деле обвинительного приговора вообще не может быть, потому что все очевидно сфабриковано, и мой клиент невиновен. Судья же мне ответил: "Докка, дело-то есть, люди трудились". То есть, если люди над делом трудились, значит нужно осудить. Вот такое отношение.

Когда мы с Мариной Дубровиной только начинали определять, что нам делать с этим судом, когда с первого судебного заседания было видно, насколько судья настроен на то, чтобы осудить наших подзащитных, мы сказали, что хотим суд присяжных. Мы бы не просили суда присяжных, если бы не были уверены, что люди, которые занимались вот этим всем, настроены на вынесение обвинительного приговора.

Суд присяжных мог повлиять на вердикт?

Это был шанс. Хоть и незначительный. Но мы должны были попытаться им воспользоваться.

Для Чеченской республики это – резонансное дело?

Нет. За эти годы чеченцы многое видели. Многие люди погибли. Многие люди были осуждены. Но чеченцы видели, насколько это дело несправедливо: через столько лет судят украинцев, которые пришли помогать им, хотя в тоже время есть тысячи других уголовных дел, которые были возбуждены по фактам убийства мирных чеченцев военнослужащими. Эти дела до сих пор не расследуются, никто не привлекается к уголовной ответственности. Вот в этом плане это резонансное дело, потому что видно разное отношение власти к погибшему солдату и к погибшему мирному чеченцу.

Чем оно отличается?

Станиславу и Николаю вменялось убийство военнослужащих, в том числе и 276-го полка, который назывался Уральским. Я представляю интересы потерпевших по уголовному делу, которое возбуждено по факту убийства более 130 гражданских лиц на пересечении дорог Ростов-Баку и Шатой-Грозный 2-3 февраля 1995 года. В те дни федеральные войска заканчивали окружение Грозного, группа военнослужащих вышла к этому перекрестку дорог и за два дня они расстреляли более 100 гражданских лиц, которые пытались проехать через перекресток, спасаясь от военных действий. Потерпевшей, интересы которой я представляю, на тот момент было 13 лет. Они с семьей пытались уехать подальше от приближающейся линии фронта. На этом перекрестке солдаты убили ее мать, двух сестер и их соседа, водителя автомашины, который вез их. Остались в живых только она, младший брат и ее сестра. Их тоже хотели расстрелять, но один из солдат отговорил от убийства детей.

Есть показания местных жителей, которые утверждают, что это был именно Уральский полк. Официально до сих пор не установлено, кто командовал этой группой солдат, которые вышли к этому перекрестку, кто расстреливал людей. Зато нашли двух украинцев, которых обвинили в том, что они воевали на стороне чеченцев против этих солдат. Люди видят это отношение: когда убили солдат – нашли виновного, когда убили чеченцев – никого не привлекают.

Как сейчас себя чувствуют Ваши подзащитные?

Если говорить о физическом здоровье – то и у Николая, и у Станислава оно нормальное.

А морально-психологическое?

У Николая – нормальное. У Станислава – плохое. Мне кажется, что у Станислава сейчас еще не все так далеко зашло, иногда он может себя более-менее контролировать. Ему срочно нужно оказать помощь, и тогда он справился бы с этой болезнью. Если запустить его состояние – тогда все действительно будет очень плохо.

В какой момент в его состоянии произошел перелом?

Это было не сразу. Но симптомы проявлялись с первого судебного заседания.

Как проявлялись?

Каждый раз, когда в суде говорилось, что Станислав несет ответственность за какие-то события в Чечне, у него случались эти срывы. Первый срыв был осенью 2015 года. На одном заседании он после допроса одного из потерпевших, спросил, не чувствуем ли мы радиацию вокруг.

Говорил, что в зале стронций и полоний. Со временем стало больше случаев, когда он говорил о том, что не соответствовало действительности, чего не мог говорить нормальный человек. Таких проявлений становилось все больше. Если бы его в то время нормально осмотрели врачи и оказали адекватную медицинскую помощь – возможно, это так далеко не зашло бы.

Допрос каждого потерпевшего или свидетеля был для него стрессом, и Станислав начинал какие-то выкрики. Все это шло по нарастающей.

Все происходящее для него было настолько абсурдным, что ему было легче создать свою параллельную реальность, чем принять происходящее?

Станислав – преподаватель ВУЗа, единственный ребенок в семье. Имеет хорошее образование. Он в своей жизни ни с чем подобным не сталкивался. А тут длительное время человека пытают.

Он увидел, что его могут убить. Понял, что оказался в ситуации, когда его жизнь зависит от людей, для которых она не представляет никакой ценности. Думаю, что для него это было большим шоком. Каждый раз, когда он говорил, что никогда не был в Чечне, никого не убивал – ему продолжали объяснять, что это он во всем виноват.

О каких пытках идет речь?

В первую очередь – о пытках электрическим током. Станислава пытали током, его подвешивали за наручники в разных позах. Избивали.

Николая пытали четверо суток током. На пятые сутки ему сказали, что пытать его больше не будут, потому что видят, что он стойкий мужик и ни под чем не подпишется. Ему сказали, что они знают, где находится его сын, которому тогда около 9 лет было. Рассказали все о сыне и сказали, что будут при нем пытать сына. Обещали выкрасть жену. Тогда он согласился подписаться под всем, что они напишут. На самом деле, Николай не был сломлен из-за пыток. Но он не мог допустить, чтобы что-то произошло с жизнью его сына.

Как сейчас Николай воспринимает все происходящее?

Он очень стойкий мужчина. Он понимает все, что там происходит. Хотя я понимаю, что он очень беспокоится, но при этом он меня успокаивает и просит не волноваться. Он очень мужественный.

Когда я начал защиту Николая, мне самому важно было понять, был он там или не был. В ходе первого разговора с ним, он сказал, что никогда не принимал участия в этих военных действиях. Пока я не прочитал его показания, которые он подписал, я для себя не решил, был он там или нет.

Но в самих протоколах допроса записаны такие вещи, которые очевидны для жителя Чечни. Тот же, кто никогда там не был, мог сказать такие вещи.

Например?

Например, прямой дороги из Чечни в Грузию тогда не было. Нельзя было проехать по прямой дороге из Тбилиси в Грозный на грузовой машине. Но вот у Николая в показаниях значится, что они прилетели из Киева в Тбилиси, там сели в машину и прямиком приехали в Грозный. Этой поездки не могло быть. Дороги ведь не было.

Еще такие примеры есть?

Множество. В показаниях Карпюка говорится о бое в Грозном на площади Минутки 31 января 1994 года. Я точно знаю, что до конца января 1995 года ни одного солдата на площади Минутки не было. Я жил и живу все время в Чечне. В подписанных Николаем показаниях много таких вещей, которые для меня, как для человека, который там жил и следил за этими событиями, очевидная ложь. Еще пример. На тот момент отношения между Чечней и Грузией были настолько ужасными, что говорить о том, что президент Грузии Шиварнадзе мог пустить какой-то военно-транспортный самолет, чтобы перевозить уносовцев для войны в Чечне – нонсенс. Грузины тогда воспринимали чеченцев как врагов, так как осенью 1993 года из-за чеченских добровольцев грузины проиграли войну в Абхазии. И нужно учесть, что в Киеве в 2004 году у власти – Кучма. И если кто-то скажет, что в 1994 году Кучма мог сделать что-то вопреки интересам России – я никогда в это не поверю. У Грузии же собственного Ил-76 не осталось после развала Союза, а в показаниях наших подзащитных – они на них как на трамвае катались между Киевом и Тбилиси.

И таких элементарных вещей, которые абсурдны, для любого человека, который интересовался жизнью нашей республики, много в показаниях и Карпюка и Клыха, да и ключевого свидетеля обвинения Малофеева.

Кстати, последний показал в суде, что воевал в Чечне в феврале и январе 1997 года, хотя согласно "хасавюртовскому соглашению" 31 декабря 1996 года последний солдат федеральных сил покинул Чечню. И когда обвинение строится на показаниях этого свидетеля, для меня, опять же, как для жителя Чечни, очевидно, что это полнейший абсурд.

Вы говорили, что есть много поводов для отмены приговора…

Да. В мае 2016 года по чеченскому телевидению показали репортаж, где говорилось, что уже доказано: Клых и Капюк были там-то, принимали участие не только в том, в чем их обвиняют, но и в убийствах религиозных деятелей Чечни. В передаче также утверждалось, что Каропюк и Клых должны понести соответствующее наказание, что это – мнение возмущенной общественности. Был момент в феврале 2016 года, когда мы вышли из суда после допроса ряда потерпевших, перед нами шла группа присяжных.

Одна из присяжных объясняла другим, что нужно быть ответственными и учитывать, что власти не понравиться, если они оправдают украинцев.

Эта женщина была запасным присяжным, поэтому я не стал заявлять ей отвод. Потом она все же вошла в основной состав коллегии присяжных, и я заявил отвод. Когда суд начал рассматривать мое заявление об отводе, выснилось, что она работает директором школы, и в числе присяжных также находятся ее подчиненные, учителя, которые от нее зависимы. Но суд отказал в отводе присяжного, которая уговаривала других присяжных, зависимых от нее, принять обвинительный приговор. Уже это обстоятельство – достаточное основание для отмены приговора.

Какие еще обстоятельства были?

Мы передали суду большой список свидетелей, которых хотели допросить. Николай рассказал мне о том, кто и где его видел в декабре 1994 – апреле 1995 года и мог подтвердить, что он все это время был в Украине. Мы с Николаем составили большой список свидетелей. Я заявил в суде три ходатайства об их допросе. Этот же список свидетелей я передал в Украину, чтобы этих людей допросили там в рамках запроса, который туда поступил из России от следователя, который вел дело Николая и Станислава. Такая процедура предусмотрена российским уголовно-процессуальным кодексом.

После этого эти люди были допрошены в Украине, и по моему запросу Генеральная прокуратура Украины прислала мне, как защитнику Карпюка, копии протоколов их допросов. Право на допрос свидетелей является важным правом обвиняемого. Оно гарантировано и российским законодательством, и Европейской конвенцией. Поскольку были свидетели, которые могли подтвердить алиби Николая Карпюка, нам нужно было, чтобы эти люди были допрошены. Я подавал в суд три ходатайства о направлении поручения в Украину для их допроса. Каждый раз суд мне отказывал. Тогда я заявил ходатайство о приобщении к материалам дела протоколов их допросов, которые я получил из Генпрокуратуры Украины, чтобы они были зачитаны при присяжных. Но суд отказал и в этом. Затем, я просил вернуть дело в прокуратуру для приобщения этих протоколов к материалам дела. Суд снова отказал. Так, мы и не смогли добиться от суда, чтобы Карпюку предоставили возможность реализовать свое право на допрос свидетелей.

Кроме того, законодательство каждого демократического государства гарантирует право на юридическую помощь. Это, прежде всего, право каждого подозреваемого самому нанять себе защиту.

Его тоже нарушили?

Да. Николая четверо суток пытали. Потом в течение нескольких суток шлифовали протокол его допроса, когда он уже согласился оговорить себя. Ему сказали: "Ты забудь о правах человека. Ты находишься у нас". Он даже не знал, какие у него права по российскому законодательству. Он не знал, что у него есть право на защитника, на адвоката.

У нас в деле есть большая переписка, которая доказывает, что адвокат при его первом допросе не присутствовал, и не мог физически присутствовать. И это можно доказать документально.

Почему суд не обратил внимания на такую очевидную нестыковку реальности с документацией?

Думаю, судья все это видел и понимал, но перед ним стояли другие задачи, и он сделал все, чтобы был обвинительный приговор.

В украинских СМИ ходили слухи, что Карпюк и Клых – следующие, кто будет выменян по схеме Савченко и так далее, в связи с их тяжелым состоянием. По вашему мнению, насколько это реально?

Если политики достигнут соглашения, то это может произойти очень быстро. Если им помешает то, что мы подали апелляционные жалобы, то есть процедура отзыва апелляционных жалоб, и мы можем просто их отозвать. Тогда приговор сразу вступает в силу, и спокойно вопрос может быть решен. Без проблем.

За всю новейшую историю Ческой Республики сколько украинцев были осуждены за участие в чеченских войнах?

Судя по всему: Малофеев – раз, тот свидетель, который у нас проходил. И вот сейчас – Станислав и Николай.

Всего трое?

По-моему, да.

Чем, по Вашему мнению, может закончиться дело Карпюка-Клыха?

Есть три варианта развития событий. Первый – их обменяют. Второй – их передают для отбывания срока в Украине. То есть, приговор будет признан украинским судом и их могут передать. Третий вариант – мы доведем дело до Европейского суда, и оно будет пересмотрено.

Но это потребует много лет…

Третий – крайний вариант. Им дали 22,5 года и 20 лет. В принципе, 5-6 лет уже ничего не изменят. А так… Есть шанс, что Верховный суд России объективно рассмотрит это дело. Но этот шанс очень маленький, поскольку дело само по себе политическое. Есть решение Верховного суда России, согласно которому УНА-УНСО, "Правый сектор" признаны экстремистскими организациями и запрещены в России. Это решение было принято уже после того, как Николай и Станислав были задержаны. В этом решении даже их имена называются и говорится об их участии в чеченской войне. Если сейчас этот же Верховный суд России скажет, что они не участвовали, то получается, что предыдущее решение этого суда было неправильным.

Юридических оснований для того, чтобы осудить Карпюка и Клыха нет.

Решение Европейского суда повлияет на РФ в отношении этих заключенных?

До сих пор все решения, вынесенные Европейским судом, приводили к тому, что уголовные дела в России пересматривались. Поэтому шанс есть. Кроме того, Европейским судом будут установлены определенные обстоятельства, которые привели к несправедливости судебного разбирательства в России. Эти обстоятельства должны быть учтены при пересмотре приговора. Соответственно, те недостатки, которые мы выявили, должны быть нивелированы.

Но пока Европейский суд будет во всем этом разбираться, состояние Станислава, например, может необратимо ухудшится.

Да.

Ему сейчас оказывается медицинская помощь?

Мы не знаем. Моя коллега направляла запрос, на который толком ничего не ответили. Сам Станислав передал какие-то таблетки, которые ему давали. Про эти таблетки врачи сказали, что они даются при болезнях такого рода. Но правильно ли они назначены – никто не знает. Мы просили, чтобы была назначена психиатрическая экспертиза, но суд нам отказал.

В этом деле очень даже важно, чтобы журналисты его освящали как можно больше. В том числе и для того, чтобы президент России услышал информацию о том, что тут осудили невиновных людей.

Вы думаете, он не в курсе?

Возможно, что руководству России сообщили: имеются серьезные доказательства того, что Карпюк и Клых принимали участие в тех боевых действиях. Никто же не будет проводить ревизию того, что сделали следственные органы. Если руководство Следственного комитета доложило – то кто будет перечитывать материалы?

У нас есть опыт сталинизма 30-х годов, когда на местах принимались решения о расстреле людей, но "на верхах" об этом никто не знал. С доказательствами там никто не разбирался, и любой мог сказать про своего соседа, который ему не нравится, что он контрреволюционер. Людей просто расстреливали "тройки". "На верх" докладывали только цифру о количестве выявленных и ликвидированных контрреволюционеров.

В большом государстве у руководства нет времени, чтобы уследить за всем. Людей миллионы, есть министры, которые отвечают за что-то, они прошли определенные ступени, доросли до этой должности. Руководство им доверяет. Если они приходят и докладывают руководителю страны, что по их участку работы есть вот такие вот доказательства – им, конечно поверят. А куда деться? Нет же других источников информации.

Фото: Антон Наумлюк