Вся правда об аварии на ЧАЭС и последствиях в спецпроекте 30 лет спустя: (Не)официальная история катастрофы ЧАЭС

Валерий Репета

Оператор химического цеха 4-го энергоблока

Слава Богу, после взрыва я не потерял сознания. Я поднял голову в верх, а там где должна была быть крыша — на небе звезды. У меня было первое впечатление — началась атомная война. Сила взрыва была такова, что толстые стены рассыпались, как песок. Когда бежал к панели управления, которая уцелела, увидел кусок раскаленного графита. Тогда я понял, что зона реактора разрушена. На панели управления так и не смог измерить радиационный фон, поскольку показатели зашкаливали.

Александр Немировский

Командир пожарного отделения

Под реактором накопилось тысячи тонн воды. Если бы радиоактивные элементы вступили в реакцию с этой водой, то произошел бы атомный взрыв мощнее Хиросимы в 40 раз. Ядерная волна дошла бы до Парижа. Наша задача заключалась в откачке воды из-под реактора. Защиты у нас не было, поэтому многие получили радиационные ожоги. После трагедии в отделении из 5 человек осталось только двое.

Как только узнали о возможности взрыва, власти приняли решение эвакуировать Киев. Для этого вокруг Киева стояли в резерве грузовые вагоны поездов, такие себе телятники, в аэропортах Жуляны и Борисполь на боевом дежурстве были транспортные самолеты, чтобы вывозить людей куда нибудь, даже в другие страны. Воду откачивали двое суток. Все это время все ждали взрыв.

Сергей Мирный

Командир взвода чернобыльской радиационной разведки

Мы, как разведка, ездили наиболее в загрязненные места. Наши экипажи разведки часто были последними, кто приезжал измерять села, это называлось объективный контроль. Это была дальняя зона. Когда мы замеряли и видели, что загрязнения больше чем 0,7 милиренген на час – село надо выселить. Живет село. В котором иногда уже живут отселенные жители еще нескольких сел. И вот завтра к ним придут, скажут "Бросай все навсегда, скот под нож и вон отсюда". Могу представить, какой вой по селу поднимется... Это невероятные страдания людей. Именно они были, в значительной степени, причиной и моего стресса и стресса многих ликвидаторов. Помочь не можешь, но совесть тебя грызет.

Анна Губарева

Врач-онколог Национального Института Рака

Больных привезли в одно из отделений лучевой патологии. Солдат нам не привозили. Мы лечили только тех, кто в первые сутки был свидетелем взрыва. Тех, кто находился на атомной электростанции во время взрыва. В основном — сотрудники станции и пожарные, которые тушили пожар.

Мы с подобными патологиями столкнулись впервые. Но мы пытались их спасать. У нас пошли не тем путем лечения, как в Москве. Больных сразу мыли. Не просто раздевали и ставили под душ. Их мыли и внутренне — ставили капельницы круглосуточно. В первые сутки давали йодистые препараты, особенно детям. Это спасло их от многих неприятностей со щитовидной железой. Через стационар вообще прошло больше тысячи человек. У 115 человек была диагностирована острая лучевая болезнь. Из них только 52 нуждались в пересадке костного мозга. Другим костный мозг подсаживали внутривенно. Мы в начальной стадии вывели это все, они остались живы и диагноз у них был снят.

Читайте также: Командир радиационной разведки о мифах Чернобыля