Я стала другой. Сказать бы, сильной, так нет. Стала нетерпеливой. За эти пять лет куда-то исчезла вся моя гибкость, которая в той или иной степени есть у каждого. Как жидкость в стойках автомобиля, моя вытекла со временем. И каждый удар по житейским ямам очень ощутим – принося все новые и новые травмы.
Читайте также: Письмо из Луганска: Россия наступает
Я поняла, что маниакально храню верность своему прошлому. Не важно, что там было не все так уж в шоколаде, но буду без купюр и везде хвалить тот свой довоенный коллектив и ту свою работу даже там, где это не уместно и не корректно. И любое замечание буду воспринимать как оскорбление моей памяти и прошлому. Наверное, это старость, когда ты напрочь теряешь гибкость?
Еще в Луганске я говорю о войне всегда и со всеми. Нет-нет, это не выглядит смешным или нелепым. Здесь это вполне уместно, потому что о войне говорят все и всегда, но я действительно говорю со всеми о своих потерях и своем опыте. Кто-то слушает меня молча, кто-то говорит в ответ о себе. Со стороны это может показаться очень странным, когда два практически незнакомых человека с низкого старта начинают рассказывать друг другу какие-то очень личные коллизии, просто потому что слова подперли эту невидимую плотину, и молчать уже нет сил. За последний месяц двое мужчин вполне неожиданно начали рассказывать мне о своих потерях этой войны – у одного разрушен дом, а у второго умер сын. Я должна была бы что-то говорить им, как-то утешать. Но я понимала, что скажи я хоть слово, мы будет реветь в голос уже вместе. И я отводила глаза и молчала, как будто у меня закончились враз все слова. Странное дело, но с каждым собеседником можно оплакивать что-то свое, и все это понимают.
Я стала большим затворником, чем была. Хотя, куда уж больше. Мне стало вполне достаточно шапочного общения в пределах какой-то допустимой вежливости, чем долгие дружеские беседы. Стала ненавидеть телефон. Если ты хочешь мне помочь, ты найдешь как это сделать, и для этого не нужно долго говорить, правда? Друзья стали цениться больше, потому что это очень личное пространство близости стало слишком уязвимым. Они знают обо мне все. А никому больше я не готова открываться заново.
Перестала воспринимать авторитеты только потому, что они ими назначены кем-то свыше. Уважать начальника только за то, что он начальник? Эти пять лет показали, что нет стабильной категории жизни. Есть очень переменные величины. Сегодня он твой начальник, завтра под следствием, а после его могут реабилитировать и восстановить. Поэтому самое правильное держать нейтралитет со всеми, не подпуская никого слишком близко.
Получая помощь от незнакомых людей, даже в рамках гуманитарных проектов ты всегда можешь получить камень в спину: "Мы ее из грязи, а она". Даже протянутая к тебе рука может быть с ножом. И даже помощь нужно брать очень осторожно, чтобы после тебе не сказали: "А ты нам что? Ничего? Тогда и мы тебе также".
Обратите внимание: Письмо из Луганска: "Это вам не Украина!"