Первым был сожитель моей коллеги, который не работал до этой войны годами, чередуя поиски работы с запоями. И узнав, что он с первых дней в "ополчении", я удивилась поначалу – годами он не мог найти достойной себя работы и сразу же взялся за оружие. После я увидела его и поняла, что его держит – он чувствовал себя на своем месте среди таких же как он. Он был в черных очках, бандане, в обрезанных перчатках и с оружием. Я его видела и раньше – эпатажного, с завышенной самооценкой, не подкрепленной ничем.
Читайте также: Заложники войны: в каждом луганском доме – трагедия разлук и долгожданных встреч
И армия оказалась его средой – компания парней, которая нуждалась в нем, а он был кому-то из молодых наставником, оружие, вседозволенность первых месяцев, живые деньги, страх и уважение многих перед людьми в форме.
Для меня он никак не мог быть авторитетом, но моя коллега млела от того, что ее Санечек нашел работу, нашел себя и стал большим человеком. Я помню, что он заехал на "военной" машине к нам на работу. Она выскочила к нему, а он стоял обвешанный оружием, не снимая очков и руки с автоматом.
В этом было столько демонстративности, которой несло за версту, но моя коллега млела и едва не падала в обморок – она верила тому, что он демонстрировал: силе, мужской мощи, защите.
В ту минуту я подумала, что со мной что-то не так – я не вижу всего того, что видит моя немолодая коллега. Не вижу и, соответственно, не верю этому. И после я ждала кого-то, кто убедит меня в том, что все эти мужчины, гоняющие на угнанных машинах другие – честные, открытые, непьющие. И, знаете, был второй человек, которого я знала и который был другим.
Я знала этого мужчину до войны, у него была своя фирма. И надел форму он исключительно по зову сердца, считая, что должен и обязан защищать свою землю. Я не во всем понимала его идеи, но я знала его несколько лет до 2014 года, и за это время он в моих глазах зарекомендовал себя порядочным человеком.
Большынство тех, кто воюет за "ДНР" и "ЛНР" подавлены и разочарованы
Он и остался для меня таким. С тем же упорством, с каким он занимался своим делом, он взялся за оружие. Он сразу же стал начальником отдела. Он жил в этом отделе, пытаясь наладить работу вверенного подразделения, которое пересекалось с его довоенной деятельностью. И он продержался долго – около года. А потом выгорел. Понял, что его порыв не нужен.
Нужно время, знания, профессиональные качества, но никак не те идеи, с которыми он шел в местную "армию". И он ушел. Взялся возрождать свою фирму. О "службе" не говорит. Выгорел, разочаровался, пересмотрел свои взгляды. И пытается жить довоенной жизнью, полностью погрузившись в мирную работу. И все, кого я встречала после, более-менее совпадали с первым типажом.
Армия давала возможность реализовать свои амбиции, доиграть какие-то мальчишеские игры с настоящим оружием, пить, кутить, общаться с такими же и чувствовать свою значимость. И я была бы рада увидеть других, но они упорно обходили меня. Были и простые исполнители, кто пришел в "армию" только за деньгами, не имея никаких идей. И это тоже был не тот вариант, которой мог бы убедить меня в том, что и армия, и военные имеют исключительно порыв сердца.
Читайте также: Уже четыре года жители "республики" живут в ожидании плохих новостей