Руки трескались от холода и крови, – история парамедика, которая спасала воинов из аэропорта

После возвращения Алина начала заниматься психологической поддержкой ветеранов, и сейчас является заместителем главы правления организации Психологическая поддержка и реабилитация "Вільний вибір". О решении быть парамедиком, женщинах на войне и цели стать ветеранкой с психологическим образованием – в проекте 24 канала "Цена мирного неба".

Читайте также Страшно представить, что будет, когда мы победим, – эмоциональный разговор с военной медсестрой

Я знаю Алину с 2014 года, мы познакомились во Львове, создав вместе с друзьями неофициальную волонтерскую организацию. Она – из Кривого Рога, а я из Николаева. Двое – близкие люди на Донбассе. Мы были объединены общей болью и общей целью.

Этот материал – интервью с подругой и медиком-добровольцем, в которое я иногда буду добавлять собственные воспоминания.

Майдан. "У меня погиб друг"

Алина, расскажи предысторию того, как ты попала на войну.

Все началось с Майдана. Я училась в Киеве, и мне было 18. Я вышла на Майдан и пробыла там все 3 месяца.

На Майдане у меня погиб друг.

Уже во время Революции Достоинства я собирала волонтерскую помощь. Вела свой твиттер, где писала о нуждах. Люди мне скидывали деньги. Сначала – для помощи на Майдан, а потом – уже на Донбасс.

Первая поездка на Донбасс. "Это был убитый старый госпиталь"

Первая моя поездка была в госпиталь в Изюме. У меня были 2 рюкзака: на 30 и на 60 литров. Я собрала кучу медикаментов: шовный материал, турникеты, целокс. Все это достать в Украине было нелегко, поэтому вещи заказывала на разных форумах, за рубежом, помогали люди из диаспоры. Все строилось на доверии.

В госпитале в Изюме к тому времени уже было много раненых. У них не хватало медикаментов. Помню, что это было убитое, старое, советское, с ужасными стенами здание...

Я передавала все под расписки. У меня до сих пор хранятся чеки. Я всегда отчитывалась о купленной помощи.

Так на Донбасс я ездила раза три. Порой это были запросы от моих знакомых-военных. Затем я переехала во Львов.

Почему решила сменить город?

Одна из причин была личная. Другая – Киевский национальный лингвистический университет, в котором я училась. В основном они были против того, чтобы мы ходили на Майдан. Приглашали к себе "на кавер". По крайней мере, мой деканат.

Львов и волонтеры. "Мы собирали деньги, как могли"

Во Львове я поступила в университет имени Франко на чешскую филологию. Я продолжала собирать волонтерскую помощь. Отправляла посылками, когда уже начала учиться.

Так, собирая помощь, я познакомилась с другими волонтерами. Вместе мы создали неофициальную организацию "Волонтерский полк".

Можно сказать, что мы создали организацию в "Пузатой хате" за пивом. Именно там придумали название (смеется – ред. 24 канал).

Деньги собирали, как могли. Это были разные мероприятия, аукционы, просто сборы средств. Сейчас на это смотришь и не понимаешь: как все это можно было делать? Но тогда ситуация была другая, и люди к этому относились по-другому.

Первая совместная волонтерская поездка в воинскую часть во Франковск, слева Алина, справа я / Фото с фейсбук-страницы "Волонтерский полк"

Как я стала парамедиком. "Спецоперация"

Когда был переломный момент, что ты решила поехать на Донбасс? Это был эмоциональный, романтический порыв или все-таки спланированное решение?

По-разному.

Я очень давно собиралась. И давно говорила, что рано или поздно я уеду и останусь там. Но в конце концов да – тогда я была гораздо эмоциональнее и радикальнее, чем сейчас.

С одной стороны, у меня было ощущение, что во Львове я больше ничего сделать не могу. Есть организация, которая и без меня может нормально функционировать, что потом и было доказано. С другой стороны – причиной стали и мои личные истории.

Был ли это романтический порыв – да, это было эмоционально. На ощущении вины за друга, который погиб на Майдане, а я ничего не могла сделать. И, наверное, на каком-то бессилии. У меня была жизнь в постоянном напряжении и страхе. У тебя на территории страны убивают людей, а ты ничего не можешь с этим сделать.

Такое впечатление, что когда ты там – становится немного легче, потому что ты уже на месте. И самое страшное, что с тобой может случиться – тебя убьют, все.

Расскажи, как ты стала парамедиком.

Это была некая "спецоперация". Мы собрали кучу волонтерской помощи в Днепр – размером с бус. Я ехала к волонтерам, которые возили ее на Донбасс.

В Днепре другие волонтеры забрали меня из поезда, погрузили в бус и мы отправились. На выезде из Днепра я потеряла свой телефон. Единственное, на что надеялась – попасть на Донбассе к чувакам, которых я знала еще с Майдана.

Мы приехали сразу в Пески. 3 – 4 января 2015 года. Тогда там уже было горячо. Меня завезли на позицию первой штурмовки. Начался обстрел. Мы начали очень быстро выгружаться. Меня спросили, буду ли я оставаться.

Алина уже долгое время возила медпомощь на Донбасс / Фото с фейсбук-страницы Алины Вяткиной

Это была нормальная история, когда волонтеры ехали и оставались на позиции?

Нет. Я придумала легенду, что журналистка.

А ты понимала, кем там будешь на самом деле? Какую роль будешь исполнять?

На самом деле, не очень. Тогда у меня уже были пройдены курсы домедицинской помощи от Красного креста и еще одни – польские. Но я понимала, что этого недостаточно, чтобы быть парамедиком. Вообще на тот момент, я не очень понимала, что такое быть парамедиком.

В целом было размытое представление о том, что там происходит. Однако было четкое ощущение, что мне туда надо.

Сначала я делала вид, что журналистка. Потом увидела медпункт с неразобранными лекарствами и спросила, могу ли их разложить. На вопрос, разбираюсь ли, рассказала о своем опыте.

Когда у меня появился телефон, я набрала знакомого военного, мы познакомились еще на Майдане. Я знала, что он должен быть где-то недалеко. В тот же день он приехал и забрал меня. Все вещи остались на позиции.

Была зима, минус 25 градусов. Не было воды, она замерзала в баклажках. Замерзали и влажные салфетки. Поэтому я ехала с мыслью, чтобы просто помыться, потому что у них – бойлер. Но у моего товарища был другой план. Он сразу понимал, что заберет меня в "Госпитальеры". Собственно так и произошло. Он согласовал это с командиром, поручился за меня.

Впоследствии на этом же товарище, который забрал меня, я тренировалась быть парамедиком. Помню: его обколотые руки, я пытаюсь поставить капельницу, на фоне слышны обстрелы…

Когда ты тренировалась на товарище, понимала, что этого недостаточно? Осознавала, что придется применить знания с минуты на минуту?

Это не было понятно до первых раненых. Их привезли из аэропорта. Помню, когда впервые мне сказали: "Вот твой раненый, делай с ним что-то". Я начала с ним говорить, бинтовать, провожать в машину. Я не помню его лица. Но я помню, как он сидел, облокотившись на забор... Мне кажется, что только тогда до меня дошло – именно этим я здесь должна заниматься.

"После первого раненого до меня дошло – именно этим я здесь должна заниматься" / Фото Olga Yakimovych

Насколько вы были защищены как парамедики?

У нас всегда были перчатки. А командование подчеркивало, что прежде всего должны заботиться о своей безопасности.

Я помню свои руки... От холода и от того, что ты постоянно в крови, кожа была разодрана и потрескавшаяся.

Мы старались следить за безопасностью. Но опять же, все происходило в спешке, на адреналине. Можно и самому было случайно пораниться. Плюс мы стояли в -25 градусов, и эти перчатки часто рвались, руки мерзли.

Аэропорт. "Ждать, слушать и не мочь"

Какие дни для тебя оказались самыми трудными?

Самыми тяжелыми для меня до сих пор остаются эвакуации из Донецкого аэропорта. Они отличались от обычных, когда ты был задействованным в процесс.

Здесь же мы должны были приезжать на точку и просто ждать, пока они смогут пробраться к нам на броне, чтобы передать раненых. И периодически мы слышали по рации: там подбили, там + один двухсотый, там + трехсотый.

Ты постоянно это слышишь и понимаешь: они вот здесь, недалеко, но просто не могут прорваться. Это было очень трудно – ждать, слушать и не иметь возможности ничего сделать. Беспомощность, безысходность.

"Нам передавали: подбили, двухсотый, трехсотый" / Фото с фейсбук-страницы Алины Вяткиной

Также этот период был очень тяжелым, потому что мы почти не спали. В течение 10 дней дремали по 2 часа и очень поверхностно. Бои были активные, в любой момент мог быть вызов. Порой, когда возвращались из госпиталя, просто после раненых ложились на носилки в условной скорой и там спали.

Это был режим выживания?

Нормальная реакция психики. Организм бросает все ресурсы на выживание. Поэтому часто после возвращения из зоны боевых действий люди начинают болеть. Организм настолько истощен, что вот это "немножко выдохнуть" превращается в температуру 39, когда я просто лежала и не могла двигаться.

"После раненых ложились на носилки и спали" / Фото с фейсбук-страницы Алины Вяткиной

Ошибки на войне. "Когда вокруг тебя умирают люди"

Ошибки бывают у всех. Но как быть с ними, когда цена слишком высока?

Это очень трудный вопрос на самом деле. Такие моменты были у всех: у медиков, парамедиков, на других должностях. Потому что мало кто учился воевать. Даже если учился, то преимущественно это была первая война, в которой участвовали. Да и в принципе, ошибаться – это ок. Просто на войне цена ошибки выше.

К тому же, есть разные ошибки. Есть те, что заканчиваются смертью. А бывает, например, если раненый падает. В тот момент это страшно, и ты себя винишь. Затем проходит 5 – 7 лет, ты встречаешься с раненым, и он говорит, что на самом деле все было окей. Мол, спасибо, что хоть так, иначе бы в тот момент вообще никто не помог.

Дело в том, что из-за специфики войны все равно случается так, что вокруг тебя умирают люди. Как справляться с этими ошибками? Иди в терапию, я не знаю, как с этим можно справиться иначе.

Ротации. "Я ничего не хотела – только покоя"

Сколько времени ты была на Донбассе, сколько было ротаций?

Точно и не вспомню. С начала января 2015 и до сентября. Где-то 4 – 6 ротаций. Месяц–два на Донбассе, потом на несколько недель возвращалась.

Успеваешь сдать экзамены, закрыть сессию, съездить к подруге и обратно.

Что делала, когда возвращалась?

Мне не хотелось что-то делать. Психика воспринимает слишком много травматического опыта. Соответственно ей нужно какое-то время, чтобы хотя бы попытаться с этим справиться.

Мне очень хотелось личного пространства, но у меня его не было – я возвращалась в общагу или к подругам. Хотелось ничего не делать какое-то время, но мне приходилось сдавать сессию.

Это мы с Алиной во время одной из ее ротаций, на море / Фото с фейсбук-страницы Алины Вяткиной

Часто я была в разъездах: в Киеве или в Одессе. Море, кстати, меня успокаивало.

Во время ротаций проводила время с друзьями, собратьями, какие-то движи. Уже тогда начала много выпивать.

Поддержка. "Выжил сейчас – уже во! за*бись!"

Что помогало справляться, когда ты была на Донбассе? Что помогало держать себя хотя бы в каком-то моральном тонусе?

Да нет на самом деле. Ты нихр*на не держишь себя там в моральном тонусе. Ты выживаешь постоянно. Ты не думаешь о том, нормально ли сейчас себя чувствуешь, как ты будешь потом справляться.

Ты не думаешь, что тебе сейчас 19, а в 25 лет у тебя будет п*зда со здоровьем. Или у тебя будет паническое расстройство и ты не сможешь выходить из дома. Об этом не предупреждают. И даже если так, то ты не сильно и слушаешь. Ты не думаешь о таких вещах, потому что ты не знаешь, доживешь ли до завтра. Ты думаешь, чтобы сейчас выжить. Выжил сейчас – уже во! за*бись!

Но очень помогал юмор. Черный юмор – наше все. Были шутки, когда мы делили вещи, "если вдруг кто-то зажмурится" (умрет – ред. 24 канал). Мы все с этого смеялись. Это облегчало восприятие действительности.

"Нам очень помогал юмор" / Фото Artmor

Также мне помогало то, что у меня плюс-минус был прикрыт тыл относительно мамы. Была ты, которая говорила с мамой. Были ребята в Кривом Роге, которые к ней приезжали периодически. С мамой я общалась мало. Это было трудно. Я чувствовала ответственность за то, что частично выбрала за нее, когда поехала на Донбасс.

Девушки и война 1. "Как я могла поменять прокладку?"

Сколько было девушек-парамедиков?

В моем батальоне, мне кажется, девушек было больше, чем где-либо. Возможно, есть связь с тем, что комбат у нас – девушка (Яна Зинкевич – ред. 24 канал).

Расскажи об условиях, в которых вы жили, и о том, как быть девушкой на войне.

Мы преимущественно жили в подвалах. О душе никто не говорит. Если лето – то это бочка, которая нагревается на солнце, шторка. Я мылась в нижнем белье, потому что мог резко начаться обстрел, ну и плюс я себя не очень безопасно чувствовала.

Трудно было мыть голову, у меня были длинные волосы. Просто заплетала косу, ходила в шапке.

В тот момент "запариваешься" условиями?

Зависит. Если говорить о душе и мытье головы – то вы все в плюс-минус одинаковых условиях, вы все не супер моетесь, приезжаете на базу вонючие в куче грязи и крови.

Если говорить о туалете, то с этим у меня лично были проблемы, было реально стыдно. Если позиция в открытом поле – все просто отходят. Я не могла так. Вокруг все заминировано, растяжки, посты. Тебя могут увидеть.

Ты ходишь, ищешь место сходить в туалет, и чтобы тебя не убили при этом желательно. Как говорится, самая позорная смерть – на толчке.

Как насчет критических?

Кажется, на это я меньше обращала внимание, был доступ к медикаментам, закидывалась обезболивающими. Я сейчас вспоминаю, и мне реально трудно представить – как я могла поменять прокладку, чтобы это оставалось в пределах хоть каких-то санитарных условий.

Война – это штука, где нет ничего приятного. Кровь, грязь, пот. Не имеет значения мужчина ты или женщина. Ты все равно будешь в грязи. В вопросах критических дней, туалета – возможно какая-то разница есть. Остальное – не знаю.

Быть женщиной на войне / Фото с фейсбук-страницы Алины Вяткиной

Девушки и война 2. "Поезжай домой, вари борщ и жди мужа"

Как быть девушкой на войне и ветеранкой в гражданской жизни с точки зрения восприятия другими и в контексте вероятного насилия?

Мне определенно повезло, что мое подразделение имело христианскую идеологию. Там было отношение собрат-сестра.

Временами было пренебрежительное отношение, когда я была старшей экипажа. Без собратьев за спиной меня некоторые ВСУшники не воспринимали всерьез вообще. Много было шуток на тему того, что ты девушка и слабее. В какой-то момент учишься не обращать на это внимание или отшучиваешься.

В гражданской жизни труднее. Потому что на войне вы в одном поле, вы все там примерно для одного и за одно.

Была в поезде ситуация, когда пили мужчины по форме, я сделала замечание. После того, когда объяснила, что парамедик – в ответ получила "поезжай домой, вари борщи и жди мужа". Или когда в КГГА по вопросам удостоверения добровольца приходила, то у меня охрана пренебрежительно спросила, для себя ли это.

Однако сейчас я учусь в Украинском Католическом университете, в группе на психологии. Когда рассказываю, что ветеранка – то реагируют здесь супер адекватно.

Возвращение. "Мы поняли, что не так далеко от смерти"

Как происходило твое возвращение? В какой момент ты поняла, что время назад?

Многие факторы сложились в одно. У меня не было денег, ведь не была официально оформлена, я не была в признанной в то время государством структуре. Также мама просила возвращаться. Ухудшалось мое здоровье.

Был еще один случай. Как-то у нас в батальоне умерла женщина. Она не была на боевых действиях, она оповещала семьи о погибших и раненых. Умерла, потому что сгорела от рака. Нас вызвали на похороны в Киеве.

Помню: мы сидели под церковью с побратимом и по-черному шутили о смерти. Мы уже были на грани. Эмоционально было ощущение – что мы не так далеко от этого. И я думаю, что на меня это сильно повлияло.

Я поняла, что пора приостановиться. И вернулась во Львов.

"Я поняла, что пора возвращаться" / Фото с фейсбук-страницы Алины Вяткиной

Состояние. "Плохой сон и приступы тревоги"

Ты вернулась во Львов. Что было дальше?

Мне нужно было побыть в тишине, в покое. Просто побыть. Но у меня не было этой возможности. Я вернулась в общежитие, в комнату, где еще были 3 девушки, а вокруг – постоянный шум.

Я чувствительно реагировала на звуки и плохо спала. Нервная система включалась, были сильные приступы тревоги. И хоть я понимала, что опасности нет, но моя психика говорила другое: опасность есть, надо с этим что-то делать.

Я очень мало помню из периода возвращения. Знаю, что точно пила успокоительные, которые сама себе назначила. И это были довольно серьезные препараты. Потом я понимала, что стоит идти к врачу. Пошла в студбольницу. Уже тогда мне приписали ПТСР (посттравматический синдром).

Читайте также Герои умирают, и очень быстро: история войны в фото репортера Андрея Дубчака

В чем ты тогда больше всего нуждалась?

Я даже не уверена, что если бы мне сказали – есть возможность поговорить – то я была бы готова и захотела с кем-то коммуницировать.

Мне нужен был отдых и покой, но жизнь шла вперед, было куча дел, и оно не могло меня ждать.

На войне Алина пробыла с января по сентябрь 2015 / Фото с фейсбук-страницы Алины Вяткиной

Жизнь после. "Это не дает тебе индульгенцию творить х*йню"

Что ты посоветуешь родным, которые ждут близких с войны?

Пока родные на войне, идите к психологу. Тогда по крайней мере вы подготовите себя, сможете потом справиться с собой, а это уж очень важно.

Условно, я бы точно не давала совета, что если кто-то вернулся с войны – это индульгенция на всю х*йню, которую можешь творить. Нет. Ты возвращаешься в социум. И ты должен заново переучиваться, принимать правила того, как функционируют люди здесь – по крайней мере, часть из них.

Да, это сложно, я знаю. Но оно так работает. Жаль и очень обидно, что в этом могут теряться люди. Но я не знаю, возможно ли иначе сделать (речь идет о разрывах межличностных отношений – ред. 24 канал).

Да, тебе сложно, тебе может быть ху*ово, но ты не можешь делать ху*ню другим людям и оправдываться тем, что был на войне.

А это мы с Алиной сейчас, до сих пор дружим / Фото с моей инстаграм-страницы

Борьба за УБД. "Страшно стыдно и противно"

Я знаю, что ты буквально недавно получила УБД (участника боевых действий). Расскажи об этом.

Сначала я пробовала сама получить УБД. Надо было собрать кучу доказательств того, что ты действительно был на Донбассе: показания бойцов, фото с места прям возле таблички с названием улицы. В конце концов мне все-таки не дали УБД, аргументируя это тем, что обо мне нет данных в центре АТО/ООС. И это правда, потому что мы не проходили ни по одному из приказов. У нас не было приказов на отправление в зону.

Но потом приняли локальные удостоверения бойца добровольца. Я получила сначала во Львове. Для меня это был дикий стыд, потому что я должна доказывать, что я там была. Это были минимальные деньги, но и они мне были нужны. Было страшно стыдно и противно. Когда прописалась в Киеве, то перенесла и свое удостоверение.

К теме Мы платили деньги за то, чтобы ехать на войну, – щемящее интервью жены с добровольцем

Когда приняли закон о добровольцах, то дальше этим больше занимался батальон. Мы просто подавали свои данные. Потом нас просто вызвали на вручение в VeteranoPizza, а УБД выдавала Яна Зинкевич.

Вручение УБД / Фото с фейсбук-страницы Алины Вяткиной

Смешно, потому что УБД мне дали в декабре 2020 года, а льготу на коммуналку я до сих пор не оформила. Но зато я пошла в автошколу бесплатно. Это прикольно.

Все равно это очень важная штука. Потому что в тот момент, когда получаешь нормальное УБД – есть ощущение не то чтобы признания, но официального подтверждения на документе.

Реабилитация. "Я просто не могла выйти из дома, так было х*рово"

Расскажи, как ты попала в сферу психологической поддержки ветеранов?

Я увидела объявление о лекции для ветеранов от "Побратими". Я уже чувствовала, что со мной что-то творится, и с этим надо было что-то делать. Помню, как я стояла дома и не могла выйти, открывала и закрывала дверь. Настолько х*ровое у меня было состояние. Но все-таки пошла.

Я попала к ним на программу реабилитации – тренинг по работе с травмой в группе ветеранов. Он мне многое дал. В том числе и доступ к сообществу, к организации.

"Сначала я не могла выйти из дома" / Коллаж 24 канала, фото с фейсбук-страницы "Побратими"

Со временем я начала работать с другими ветеранами и ветеранками. Инициировала тренинг сугубо для ветеранок.

Смотрите видео речи на Международной конференции "VETS: мировые практики интеграции ветеранов в мирную жизнь"

Я все больше убеждалась в том, что в Украине нужны психологи и психотерапевты, которые умеют работать с ветеранами. Для меня было очень важно найти что-то, что имеет доказательную базу и работает эффективно.

В конце 2018 я начала работать в организации Психологическая поддержка и реабилитация "Вільний вибір", которые работают в КПТ-подходе (когнитивно-поведенческая терапия). С 2020 года я уже стала заместителем главы правления. То есть сейчас я и еще две женщины руководим организацией.

Моя цель. "Быть ветеранкой с психологическим образованием"

Также я и сама пошла учиться на психологию в Украинский Католический университет (УКУ), и собираюсь идти на КПТ-терапевта. Есть исследования, которые говорят что части ветеранов легче говорить с другими ветеранами. Но меня тревожат разные последствия подхода "равный равному", когда ветераны не имеют психологического образования. Моя цель сейчас – стать одной из немногих ветеранок с психотерапевтическим образованием.

В организации сейчас у нас есть 10 психотерапевтов, работаем по всей Украине онлайн, есть филиалы в Киеве, Днепре и Виннице. В среднем предоставляем 100 – 150 консультаций в месяц.

На это все надо находить финансирование. Мы работаем на грантовой основе. Как раз написанием заявок преимущественно я и занимаюсь. Нет финансирования – нет оплаты работы, нет психологов. От того, насколько хорошо свою работу делаю я, другие ветераны либо могут получать консультации, либо нет.

Но это не единственная моя работа. Есть еще 2 организации, они являются партнерами, но это все разные команды. В частности, Veteran Hub, основателями которого являются "Побратими".

Алина имела опыт и в зоозащитной работе, также работала в "Стройбате", где помогали ветеранам с ремонтом / Коллаж 24 канала, фото zn.ua, фейсбук Вяткиной

Пузырек прощай. "Иначе весь мир сузится до войны"

Ты вспомнила, что ветеранам комфортнее работать с ветеранами. А как насчет темы о социальном пузыре?

Я не могу сказать, что выходила из пузырька. Иногда появлялась иллюзия. Хотя на самом деле я всегда работала в теме войны и ветеранов. Только сейчас, вступив в УКУ, я понимаю, что выхожу из нее. Да, это не такое безопасное сообщество. Ты не знаешь, как на тебя будут реагировать. Но это очень здоровая история, когда ты выходишь за пределы пузыря и сталкиваешься с реальностью.

Когда ты в пузырьке – это постоянная ретравматизация. Иметь какую-то часть жизни, не связанную с войной – это очень здоровая история. Я бы говорила, что из пузырька выходить надо. Иначе весь мир сужается до войны.

Жизнь в сфере психологической поддержки и реабилитации ветеранов / Фото с фейсбук-страницы Алины Вяткиной

А как насчет отношений? Можешь представить их не с ветераном?

А вот тут сложно. Мне бы хотелось разделять свой опыт с тем, кто меня понимает. Потому что это что-то очень особенное, когда со своим партнером можно пересмотреть перед сном "Майора Пейна" и знать, что вы на одной странице в этой теме.

Ветераны и терапия. "Для меня это работа с двух сторон"

Почему ветераны не обращаются за помощью? Как это решить, и возможно ли?

В 2020 году у нас все еще были запросы от людей, которые вернулись в 2014 – 2015 годах. Потому что травма имеет свою цикличность. Ты мог вернуться, и некоторое время все было ок. Но условно в 2020 что-то случилось, и тебя это тригернуло. Тогда вырывается все, что подавлялось годами. Поэтому ветеранов становится только больше. И их будет становиться больше. И проблем станет больше.

Читайте также Чем больше времени проходит, тем больнее, – история ветерана АТО из Луганска

Недавно вышло исследование Международной организации по миграции. Основные ответы, почему ветераны не обращаются за помощью, якобы были такие:

• потому что не хотят демонстрировать свои проблемы;
• не верят, что есть специалисты, которые понимают специфику ветеранов;
• не понимают, что им нужна помощь, не видят этих "красных флажков".

Как это решить? Для меня это работа с двух сторон. Я и ветеранка, и работаю с командой психотерапевтов, поэтому иногда чувствую себя между этих двух сообществ. Первое – специалисты должны беспокоиться о своем сообществе, о его репутации и гигиене. Второе – ветеранам было бы хорошо больше интересоваться тем, что окей или не окей в плане психического здоровья, когда надо обращаться к специалистам. Но это вопрос даже не столько ветеранов, сколько украинцев в целом.

Почему ветераны и их партнеры не обращаются за психологической помощью / Инфографика 24 канала /
Источник: Министерство ветеранов, МОМ, при поддержке ЕС

Так как ветераны хотят общаться с ветеранами, то это должны быть хорошие качественно построенные сообщества "равный равному" типа групп поддержки, где бы мотивировали обращаться за личной поддержкой. Это все есть в Украине, однако пока не супер масштабно. Кое в чем не хватает и коммуникационных проектов, чтобы о психологической поддержке узнавало больше людей.

"Ветераны хотят общаться с ветеранами" / Фото с фейсбук-страницы Алины Вяткиной

"Мирного неба не существует, но имей смелость жить"

И последний вопрос, который мы задаем всем, у кого берем интервью в этом проекте: что для тебя цена мирного неба?

Наверное 6 лет назад, только вернувшись с войны, я бы сказала, что мирное небо бесценно. Что за него заплатили кровью и жизнями тысячи защитников. Но сейчас мне сложно принимать все эти пафосные формулировки. И я очень не люблю всех этих высокопарных выражений. Потому что за этим пафосом скрываются значительно более простые и в то же время значительно более сложные вещи.

Мирного неба не существует. Мы живем в то время, когда война уже идет и она может перенестись или расшириться куда угодно в любую минуту. И надо иметь смелость строить свою жизнь и будущее, осознавая это.

"Имей смелость жить" / Коллаж 24 канала, фото с фейсбук-страницы Алины Вяткиной

Куда ветераны могут обратиться за поддержкой:

ОО "Вільний вибір"

• Бесплатные индивидуальные психологические консультации
• +38 063 64 64 991

"Veteran Hub"

• Персональный кейс-менеджер, юридические консультации, консультации по поиску работы
• e-mail: case@veteranhub.com.ua
• +38 067 348 28 67

Центр психического здоровья и реабилитации госпиталя "Лісова поляна" Минздрав Украины

• г. Киев, Пуща Водица, 7 линия, 30
• e-mail: forestglade.vet@gmail.com
• +38 063 45 06 450