Он поведал нам, как с биолога стал журналистом, а также о том, как не пустить репортера в горячую точку и как из остросоциального репортажа сделать пьесу.


Фото: ЖЖ "Русского Репортера"

Часто о Вас говорят, что Вы - скорее писатель, чем журналист и редактор остросоциального издания. Вы согласны с этим?

Да нет, вряд ли (смеется, - «24»), я все-таки журналист, организатор медиа.

И по образованию биолог…

Я об этом много думал. И всегда обращаю внимание на то время, когда у меня происходила смена профессии. Это было начало 90-х: я поступил на биологический факультет МГУ в 1990 году. И тогда, я это сейчас понимаю, если ты хотел работать с истиной, а не с карьерой, то люди все-таки склонялись к естественным наукам. Потому что в советское время считалось, что гуманитарные науки были служанкой идеологии. А потом мы узнали, что была великая советская гуманитарная наука, в том числе, - лингвистика, даже философия, немножко подпольная, но была. И мы это начали узнавать, когда пала цензура и с 1987 года начали печатать художественные произведения, философские. И курсу к третьему я так уже этим увлекся, что захотел сменить профессию и научится чему-то более гуманитарному.

Вы можете назвать себя философом?

Наверное, нет. Хотя, если только в древнем смысле этого слова – любовь к мудрости. Я очень люблю, когда люди говорят и пишут что-то мудрое. В этом смысле – да (смеется, - «24»).

Вы и команда «Русского репортера» всегда говорите, что учите людей понимать разные «языки» своей страны. А как журналисту самому научится правильно слушать и понимать эти языки?

Мне кажется, что это вообще не проблема.

Для этого только нужно иметь определенную цель, потом – любопытство и внимательность, ну и нужно хотя бы в какой-то мере любить своих героев и свою страну.

Так всегда, но почему-то после «перестройки» и в России, и в Украине, да и в других странах, которые впоследствии не вошли в Евросоюз, появилась мода – не любить свою страну, в том числе – и среди журналистов. Это было от отчаяния, и некоторой депрессии, от беспорядков. Но это же не вопрос того, что есть беспорядки во власти или где-то еще. Это – вопрос отношения и зрения. Если ты относишься к чему-то, как к своему, даже если там происходит беда, все равно ты должен испытывать любовь и быть на стороне своей культуры. Как только у тебя это займет позицию, то все упрощается: ты сразу видишь много чего интересного. А когда у тебя нет этого чувства любви, то оказывается, что везде что-то не то… (смеется, - «24»).

Журналисты Вашего издания часто ездят в горячие точки и на опасные задания. Как проходит этот отбор: кто поедет?

Тут нужно понимать такое: как только Вы занимаетесь настоящим репортажем, и вся команда это любит, то проблема обратная: как не пустить в горячую точку.

Проблема в этом смысле состоит в том, как сделать хороший репортаж из спокойного места, о мирной нормальной жизни. Потому что обычно не возникает проблемы, как сделать хороший репортаж из места острого конфликта. Там сам конфликт тебе дает материал, и если ты внимательный, то ты справишься. И в этом смысле, конечно, все хотят на конфликт.

Некоторые сотрудники проходили курсы по безопасности в горячих точках, некоторые мне звонили и говорили, что «хочу туда-то». Многие даже сами готовят поездки, как, например Андрей Молодых. Он сейчас активно готовит сирийскую поездку, все-таки разрешено, видимо, поехать, хотя, не очень хочется. Потому что одно дело, когда ты с армией снимаешь отдельные кадры, и другое - когда ты совсем один и можешь попасть в не совсем подходящую историю. В этом случае пишущий журналист – это, может быть, даже опаснее, чем с камерой.

Я помню, во время Грузино-Осетинской войны у нас было несколько команд по разные стороны баррикад: у нас было 2 осетинских репортажа, один из Абхазии, с переходом границы, и две команды у нас были со стороны Грузии.

Кстати, тогда поехала и Марина Ахмедова (журналист «Русского Репортера»). Она даже сказала «Если вы меня не отправите от редакции, я поеду сама». На счастье, она поехала только в Тбилиси.

А другая команда – Игорь Найденов и фотограф Сергей Копылов - переходили фронт со стороны Грузии с поднятыми руками. Они попали под очень сильный обстрел, как раз там, где были российские миротворцы, уже даже было не понятно, под чей именно обстрел они попали: они там сутки сидели и не выходили на связь. Было не очень удачно: мы их потеряли на сутки и очень беспокоились.

Часто говорите журналистам «туда не езжай», «лучше не надо»?

Да я постоянно им об этом говорю, все время их сдерживаю. Я считаю, что репортер – это не тот, кто безумствует и проявляет невероятную храбрость. Есть прекрасные и профессиональные люди, такие как Юрий Козырев: он работал для нас в Южной Осетии и для TІМЕ, он 10 лет в Ираке просидел и не был ранен ни разу. Именно это является высоким профессионализмом. Во-первых, у него есть чутье опасности, а во-вторых, он никогда не пойдет ради одного кадра туда, где может подвергнуться неоправданному риску. Потому люди, которые работают в горячих точках – очень сдержанные. А людей, которые хотят геройствовать, вообще никуда пускать не надо.

Как проходит в вашей редакции процедура редактирования текстов: есть вещи, которые вы «не пускаете»? Например, когда Марина Ахмедова делает материал о наркоманах, от них же не всегда услышишь литературную лексику, проходит ли у вас ненормативная лексика?

Сейчас, к сожалению, ненормативная лексика, запрещена законом Российской Федерации. Так что будем как-то обходится. Да и раньше я считал, что она нужна только тогда, когда из песни слов не выкинешь, когда это важно для характеризации героев. Я понимал, что наш журнал читают и дети и они не всегда в восторге, когда употребляют ненормативную лексику. Но иногда действительно не скажешь иначе, хотя придется стараться сказать иначе.

Но вообще, репортеру не интересна культурная речь, например, официальная или речь заранее повторенная, как на диктофон, людей, у которых очень четкие принципы и они всем говорят одно и то же. Репортеру нужна речь, когда человек либо очень искренне говорит и не до конца себя контролирует, либо человека, который волнуется, либо когда в конфликте раскрываются более глубокие слои человека. Такая неформальная речь – это и есть наш хлеб, также, как и конфликты и поступки.

Здесь, мне кажется, наоборот: чем более она неправильная, тем больше мы узнаем о человеке. Потому что правильная речь, например, политиков, это – способ ничего не сказать (смеется, - «24»).

Бывало ли, что вы загорелись желанием написать материал на какую-то тему, но в процессе у Вас пропал интерес, и Вы начинаете понимать, что это не то, что вы хотели. Что в таких случаях делать?

Да, очень часто бывает. Даже у самых опытных журналистов есть «проблема чистого листа», даже если у тебя много фактуры. Есть случаи, когда не хватает фактуры, но ты вовремя это заметил, тогда надо просто еще раз поехать и добрать фактуры. Другая проблема, когда у тебя есть фактура, но что-то не складывается, то в последствии известно, что первый абзац ты выкинешь. То, с чего ты начинал, то, с чего входишь в текст.

И еще одно: иногда, возможно, требуется помощь зала, как вариант. Тогда нужно осознать фактуру и еще раз ее обсудить. И тут ты можешь обнаружить либо то, что ты не заметил и что может быть ключом к герою или проблеме, либо то, что тебе не хватает фактуры, которая даст тебе это.

Такие случаи бывают не только тогда, когда мало фактуры, но и когда ее слишком много, когда репортер «нарыл» не на одну тему, а на полторы или две и не может это соединить. Вот тут нужно нещадно резать, а оставить все, подо что у тебя есть ключевая сюжетная линия и ключевая фактура, все остальное – вырезать. Вот это самый сложный момент.

Адам Михник (главный редактор Gazeta Wyborcza) сказал, что сегодня, если собака укусит человека – это уже не интересно, а если человек укусит собаку – интересно. Согласны ли вы с ним? Или все же есть заезженные темы, которые будут интересны всегда?

Марк Твен говорил, что летом, когда писать не о чем, журналисты пишут о несчастных голодных собаках (смеется, - «24»). Есть темы, которые повторяются, но о которых все равно нужно писать. Например, Игорь Найденов сказал, что после того, как пять раз в своей жизни он писал о провале в шахте, шестой раз он уже не поедет, потому что ничего не увидит. То есть, просто не сможет написать, потому, что будет думать, что все знает. И в этом смысле журналу нужно писать на какие-то повторяющиеся темы, но у журналиста должен быть предел. Потому что иногда даже самый любопытный человек перестает замечать то, что уникально именно для этого события, а не то, что мы уже видим много раз.

А как вам пришла мысль организовать чтение текстов репортажей? Как вы его себе представляли, и как оно должно было выглядеть?

Это идея ребят из документального Театра.Doc. А поскольку документальный театр по жанру очень близок к репортажу, то это казалось естественным. Тем более они читают репортажи Марины Ахмедовой, а у нее очень драматичные тексты. Там есть всегда кульминация, что довольно интересно людям, которые делают документальный театр.

Ведь сценарист документального театра фактически выполняет работу репортера: он записывает непричесанную прямую речь людей, их ситуации и пытается с этого сделать пьесу.

Есть ли у вас тема, которая где-то внутри вас сидит, но к которой вы никак не доберетесь? Или таких нет: идея приходит, и вы сразу же беретесь ее воплощать в жизнь?

Стараюсь сразу воплощать, но есть, конечно, такие вещи, которые давно не удается написать. Например, отдел науки три года пишет текст о таком явлении, как прокрастинация – это психологическое недомогание, связанное с проблемой откладывания всех дел на потом. Вот этот текст попал ровно под свою магию, он до сих пор не написан (смеется, - «24»).

Ну и напоследок спрошу, как вы относитесь к фейковым сайтам? Тот же известный The Onion, в России это РИА Fognews, Хорох-пресс, Московская комсомолка… Они нужны, чтобы люди, в первую очередь, журналисты, не расслаблялись или это все же ненужный продукт?

Мне кажется, что здесь нет ничего плохого. В России еще есть фейковая Википедия – Луркоморье – очень популярный сайт. Мне кажется, что почти вся журналистская тусовка на первое апреля пытается создать хотя бы по одной фейковой новости. Иногда это срабатывает, и тогда мы понимаем пределы реальности: в насколько невероятные вещи мы готовы поверить. А фейковые сайты пускай держат новостников в состоянии сознания: иногда все-таки надо проверять информацию, которую ты пишешь.

Беседовала Ирина Вовк,
Телеканал новостей «24»