Главный сержант взвода – командир танка Роман Маринов в составе 30-ой отдельной механизированной бригады прошел и аннексию Крыма, и одни из самых горячих точек АТО. После списания из армии – очень позитивный бариста Veterano Coffee, который сумел разработать собственный рецепт по преодолению контузии и возвращению в мирную жизнь.

Сайту "24" он рассказал о том, в чем главная сложность возвращения с войны, что общего между профессиями танкиста и баристы и объяснил, почему танки – это круто.

Почему танки – это круто?

Потому что нет ничего круче, чем танки! Это же основная ударная сила и мощь наших войск.

Зайдем с другой стороны. Почему танкисты – это круто?

Танкисты – это отдельная каста. Если со стороны негатива смотреть, то это люди, которые знают, что если они умрут – то похоронят даже не ногу. Просто жменю пепла возьмут, в урну закинут, и не факт, что в этой жмене будет именно от тебя пепел. Или наоборот – тебя там близко не было, а тебя уже пять раз похоронили. Короче, танкист – он и без танка танкист.

В танке время идет по-другому. Все замедленно. Когда пехотинец бежит, ему кажется что все быстро, он бежит – вжух! – он упал, просвистело, он встал, пострелял. У нас все медленно. Видишь поле, где и свои, и чужие. Мы когда против российских Т-72 бодались, я заценил: паренек сидит в окопе, пулемет поднял себе перед носом, и сидит просто стволом вверх стреляет. Я тогда так разозлился – стрельнул рядом с ним из пулемета, чтобы он понял, что нужно хотя бы какую-то оборону держать.

Как Вы в танкистах оказались?

Случайно. Хотел поступить на юридический, и мне сказали, что если отслужить в армии – то это будет хороший плюс. Пошел служить, мне понравилось танковое дело, и так остался на контракте в 30-ке. Прослужил 6 лет и два месяца. Мне хватило, наигрался.

Я так понимаю, что из этих шести лет два года совсем насыщенные получились. Ваша бригада видела и Крым, и Саур-Могилу…

Мы, получается, сразу за 95-й приехали в Крым, их заменили на том направлении.

И как там было?

Холодно. И без еды. До сих пор ненавижу все эти консервированные огурцы-помидоры. Потому что тогда мы кроме них ничего не ели – столовая только через три недели после нас приехала, выживали на консервах.

После Крыма мы поехали в операцию под названием "Рейд". Это, наверное, единственное, про что я могу смело разговаривать. Дебальцево – мы там страдали, конечно. А в 2014 году было все четко и понятно – там закрепились сепары, и их надо выбить.

Наступать интереснее?

Ну, просто мужиком себя чувствуешь! Ты же нападаешь! А если просто сидишь, обороняешься – ну, такое.

Под Солнцево, где у нас была перевалочная база, нас первый раз обстреляли. Потом была Саур-Могила, где мы все быстренько взяли, но правда потом пришлось отступить, чтобы переждать артподготовку. Мы там еще флаг сбивали российский. Потом Степановку подзахватили, Мариновку чистили. Потом уже в сторону Счастья двигались постоянно. Потом поехали на пару недель в Новоград, потом отправили на Ширлан, потом – на Крым. Потом – на Донецкий аэропорт, когда его уже оставили, нас отправили его обратно забирать. Но не получилось: заехали на минное поле, карты на него не было – и операцию свернули. Потом нас перенесли на Дебальцевское направление.

Там тоже было интересно…

Там был, как я называю, "Китайский Новый год на горизонте". Обстрелы были все время. На некоторых постах расстояние между минами – 3 секунды. Все это лупит в твоем квадрате, стреляют прицельно по блокпосту.

Вот там мы и встретились с русской "72-й", популялись. У меня еще пушка не работала, после первого выстрела оборвало на ловушке тросы, меня ранило, парализовало полруки, не мог достать ручную ловушку, чтобы поднять. Наводчик был пограничником, он про такие приколы не знал, пришлось обходиться пулеметом. Но ничего, мы их отмутузили. После того еще поехали раненого отвезли, отвезли на пост масло, разведчики еще попросили хату одну развалить, где стояла техника. И уже потом я поехал на Коммуну, район Дебальцево.

Тогда как раз объявили очередное перемирие. И получилось так, что перемирие было везде, кроме Дебальцево – всю артиллерию свезли туда, чтобы нас "проучить". Мы когда выходили, у меня на танке ни одного целого бака не осталось, все поотрывало.

Выходить сложно было?

Сложнее не было нигде. Я тогда первый раз в танке, когда надо было действовать, не мог ничего сделать – так много пацанов было, что если бы я стрельнул из любого вида оружия, по любому погиб бы кто-то из своих. Я тогда просто уперся головой в люк и магазины свои автоматные выкидывал, чтобы пацаны заряжались, и им было чем стрелять. Вылезти тоже не мог, потому что на люке человека два сидели, я его даже поднимал с трудом.

После Дебальцево я выехал в Артемовск, где меня осмотрел врач, сказал, что я контуженый. Но он ничего не предпринял, и ближе к вечеру меня закоротило, начал исполнять всякое. Так что меня просто отвезли в больничку. Потом лечение, и списали по ранению.

Возвращаться после этого сложно?

Сложно, честно. Я до сих пор не понимаю эту планету, для меня это все тяжело. Печально люди думают. Многие даже не задумываются, что рядом какая-то беда. Люди же деляться на тех, кому все равно, и кому не все равно. Вот когда видишь тех, кому все равно, – вообще печалька становится. Но зато я уверен, что дети сделают эту страну.

Почему в детей верите?

Потому что частенько приглашают в школы. Вижу, как у детей глаза горят. Они когда встречают бойцов – для них это супергерои. Они, конечно, может, и замечают негативные поступки военных, но больше верят в героев. У нас такого не было.

Такую историю расскажу. Мой брат тоже на контракте служил. Ему когда отпуск дали, он решил в нашу школу сходить. А у нас директор школы – сепар, чтобы было понятно. Директор начал на брата орать, что мы, бендеровцы, людей убиваем. Вот реально повезло, что брат первым в школу зашел, а не я. Брат просто старших уважает очень, даже если это – сильно негативные персонажи.

После госпиталя у военных, как мне кажется, начинается какое-то ощущение ненужности. Было такое?

Было. Теряется миссия. Когда был на войне, понимал, что есть глобальная миссия. У меня, как у танкиста, была большая ответственность, и за тех людей, которые шли за мной, и за тех людей, которые сидели со мной. Главным было не нагнуть сепаров, а вывести тех людей, которые пришли со мной. И, тьфу-тьфу, слава Богу, я всех вывел. Это вот из серии "я – красавчик, всем четыре, а мне – пять". Хотя, два раза танчик у меня горел, но личный состав не потерял. Мы в таких случаях очень оперативно можем работать, каждый знает, что делать.

Я сильно потерялся, пока меня лечили. В психиатрии же как лечат – баки забили антидепрессантами, ходишь одуванчиком, никого не трогаешь, но внутри срач творится такой, который порой даже выговорить не можешь.

У меня после контузии было сразу три осложнения – я не видел, не слышал и не говорил. Мне печально было лишний раз еще раз все это переживать, так что, если давали какие-то таблетки успокоительные, я их лопал с удовольствием и думал, что наша медицина может все.

Осложнения же из-за стресса вылезают. Идешь-идешь, где-то перенервничал, кто-то позвонил, какая-то новость совсем плохая, и сразу – фух! – зрение пропало, стоишь и ничего не видишь. Потом – оп! – свет включили, осмотрелся и пошел дальше.

Как это все прошло?

Так оно, в принципе, и не прошло. Я вот семь месяцев не заикался, поехал на медкомиссию, там со мной поговорили как с собакой – и вот снова заикаюсь.

Почему все наиболее интересные собеседники из бойцов не считают себя какими-то особенными?

Все какие-то яркие действия на войне связаны с большими жертвами. Про этот негатив лишний раз вспоминать не хочется. Те, кто воевал, – каждый молчит про свое.

Награды есть?

Вообще ничего. АТО-шную медаль прошу четыре года. Военкомант Деснянский мне дал значок "Захиснику Вітчизни", церковь – "За жертовність". Все. Жесть, как обидно, конечно. У меня все знакомые – Остальцев, Гиббон, Дред Андрей – все со мной воевали, ни больше и не меньше – у них у всех уже "За мужність" есть, а у меня вот так вот. А с другой стороны – кому я нужен? 30-ке не нужен, потому что уже списан, Мелитопольскому военкомату я вообще совсем не нужен.

Вообще, когда первый раз приехал в Мелитополь, наблюдал туловище, на нем три ряда медалей, а оно лежит пьяное, зарыганное под ларьком. Мне его тогда хотелось просто раздеть, пусть бы уже голым лежал, чтобы люди не видели этого позора. За такое наказывать надо, чтобы люди видели, что это не военный, а так, имитатор. Не верю, что за такое ограниченное время войны можно медалей на три ряда насобирать. Это надо было Лару Крофт спасти.

Почему выбрали работу с кофе?

Я поработал в пиццерии, и в какой-то момент стало тяжеленько с людьми связываться. Я на семь месяцев пропал, просто просидел дома, закрывшись. Когда тут точку с кофе открыли, мне предложили попробовать, из расчета на то, что, может, у меня с молодежью получится общаться. Получилось. Вот уже несколько месяцев работаю. Разговариваю с людьми. Но я все равно их не понимаю.

И как люди? Помимо того, что непонятные?

Смотря на что обращать внимание. Я решил не замечать негатив, потому что мне его и без того хватает. Работа – это кусок жизни. У меня никогда не было такого, что я на работу иду как на каторгу. Жизнь же и на работе продолжается. Поэтому работу лучше любить, чтобы житуха как-то позитивнее была.

Я наблюдала, как Вы с клиентами общаетесь. У Вас это очень легко и позитивно получается.

Я, наверное, за счет позитива и выкарабкался. Мне еще врач говорил, что обычно с таким отеком мозга, как у меня был, люди просто сидят и слюнку пускают. Поэтому я стараюсь позитивить. Так нервная система расслабляется. Можно конечно, обращать внимание на все плохое. Но я в психиатрии уже три раза был – четвертый не хочу, берегу этот момент на будущее.

Какие есть практические способы выйти из этого состояния, когда кажется, что никому не нужен и все пропало?

У меня был свой способ, который сам себе придумал. Взял бумажечку, написал на ней "Пох*й :)". Каждый раз, когда начинал нервничать или меня кто-то доводил – доставал эту бумажку, читал себе написанное – и отпускало. Меня эта бумажечка выводила обратно в норму. И круг общения урезал очень сильно.

Что общего между танкистом и баристой?

Техника. Если любишь технику – все будет четко, что в той профессии, что в той. Я же эспрессо, например, вообще не пью, по запахам научился ориентироваться.

Вообще самое лучшее, что помогает, когда возвращаешься с войны – не забухать. Все. Вот просто взять и не забухать.

Вы шутили, что контуженные – это знак качества. Почему так?

Не только контуженные. Все раненые. Мне кажется, что человек, который пережил травму и все равно пытается дальше чем-то заниматься, развиваться и куда-то расти – это уже суперчеловек. Таким больше хочется жить. Хочется делать что-то полезное.

Когда ты переходишь на ровный уровень обычного гражданина страны – чувствуешь себя обычным, исполняющим функцию, которая ничего не решает. Но ощущение собственной нужности можешь вернуть себе только ты сам.

Все фото: Эдуард Крижановский